— Урожай уже убрали, поэтому нет сезонных наёмных работников. А зима ещё не началась. Поэтому нет тех, кто заготовляет дрова. Ну а наезженных торговых дорог для купцов здесь нет уже лет десять. С тех самых пор, как сожгли иранистанские и шемитские наёмники во время последней войны город Трыдгард. Поэтому я сильно удивлён, что здесь ещё сохраняется этот двор. Почти все остальные давно разорились — я сам видел…
— Да: точно. Мы с матерью ещё застали времена, когда по тракту ещё ездили купцы — как раз лет десять назад. А сейчас, наверное, всё ещё хуже, чем когда я была девочкой.
— А как было, когда ты была девочкой?
— Ну… Во-первых, людей в сёлах и деревнях жило куда больше. А сейчас, пока мы шли, я заметила: почти половина домов пустует. Нет в окнах света! И они заколочены!
Конан кивнул: уж это-то он заметил в первую очередь!
— Ну, кроме того, гораздо меньше и
Конан снова кивнул. Но ничего не сказал: посмотрим, что ещё она смогла заметить в сумерках.
— И нет почти никаких собак: раньше едва пройдёшь вечером, или ночью — как они заливаются — спасу нет! Всю деревню перебудят! А сейчас нет их. Почему?
Конан, выбрав себе ещё кусок мяса, поувесистей, ответил:
— Нечем кормить.
— Что?
— Ну, собак чем кормят? Правильно, мясом. Или его требухой. А они ст
Ремеслом.
Например, кузнец здесь не слишком много заработал бы — с десятка-то землепашцев!.. — Конан не забывал жевать, размеренно двигая челюстями, — Да и скорняк. Да и швея. А вот в городе… Конечно, не в сожжённом Трыдгарде, а каком-нибудь другом. Подальше отсюда. И побольше. Так что не сомневаюсь, что если не восстановят город, так и дорога из Немедии рано или поздно придёт в полное запустение. И тут будет заштатная дыра. Населённая десятком полудиких упрямых старожилов, держащихся за фамильные наделы, доставшиеся от дедов и прадедов. И их семьями.
— Ну, заштатная дыра здесь, собственно, была и раньше, даже когда дорога была наезжена.
— Да. Но тогда все те, кто сейчас откочевал, жили за счёт обслуживания купцов и их обозов: то колесо кому починить, то одежду выстирать, то челядь или охранников обозных накормить и разместить на ночь. А сейчас — нет.
— Ты прав. Но всё равно — быть единственными постояльцами — как-то… Дико!
— Ничего. Целее будем.
Однако в двух смежных комнатах, соединённых проёмом с дощатой дверью, которые как-то, уж
— Ой, не нравится мне этот мужичок. Уж больно у него оскал злобный. Как у крысы какой. И — хитринка в глазах!
Конан приложил палец к губам, подмигнув Найде, и тихо сказал:
— Молодец. Пусть и не слишком наблюдательна, но в человеческой натуре разбираешься неплохо. Он и правда — улыбается весьма зловеще. Значит, приготовил нам пару сюрпризов. Как и всем прочим наивным и усталым путникам, пожелавшим бы остановиться тут. Нет, стой! — Конан посчитал нужным за руку остановить девушку, попытавшуюся было подойти к своей кровати.
— Почему? — Найда, вняв предупреждению, тоже говорила еле слышно.
— Посмотри-ка повнимательней на пол!
— А… Что с ним?
— Да я — вот про эту щель. — Конан указал, ткнув пальцем, на узкую щель в досчатом полу, идущую по всему периметру вокруг деревянной массивной постели.
— Ну… щель как щель. Между досками. А что?
— А то. Что щель уж больно правильная. И — идёт вокруг
— Но… — Найда вдруг побледнела, выпучила глаза, и прикрыла рот рукой, чтоб не закричать. Потом, продышавшись, и вернувшись к нормальному цвету, выдохнула:
— Ловушка! Как у папочки в приёмной, ну, «гостевой», камере!
— Точно. Умница. Только вот не думаю, что на дне глубоких ям, вырытых под этими кроватями — вода. Скорее уж — острые стальные шипы! Чтоб упавший с гарантией насадился, словно каплун — на вертел! И не создавал проблем — сопротивлением…
И тогда
— Конан! Так мы — что? Пойдём и убьём его?! — свистящий шёпот и злобный тон, как и сжатые кулачки не позволяли усомниться, что его спутница настроена решительно.