— Интересное кино получается… Я отчетливо вижу, что этот молоденький красавчик — твой сын, — вдруг подала голос Марина. Этот голос был похож на визг поросенка. — А та шалава и есть твоя любовница. — Как дуло пистолета, Марина направила свой палец-сардельку на Олю. — Но как так вышло, что твоя сучка старше твоего же сына всего лет на пять? Или она родила в пятилетнем возрасте, или у тебя ещё кто-то был, да, Кипятков?
При слове «сучка», оброненном в адрес любимой женщины, Владимир окончательно вышел из себя. Он снова попытался встать, но сын вновь не дал ему сделать этого. И в этот раз Кипятков обязательно ударил бы Марину. И ему было бы её не жалко, ведь для него она была и есть — тупая, заплывшая жиром тварь. И своим поведение она каждый раз будто доказывала: «Смотрите, какая я тварь! Да, я — тварь! И мне не стыдно, ведь я этим горжусь!» Но как она узнала, кто из них кто? Что это: женская интуиция или всё так очевидно? Неужели всё так просто, что и ежу понятно?
— Сиди, отец. Толстуху я беру на себя… — Человек-эльф подошел к кровати. Марина плотно сжала губы, прижалась своей спиной — широкой, как у самки моржа, — к кроватной спинке и начала испуганно зыркать то на Семёна, то на всех, кто стоял за ним, нервно комкая руками одеяло.
Человек-эльф вдруг резко нагнулся и достал из-под кровати топор. Прижав ко рту край одеяла, Марина издала сдавленный крик и прижалась к спинке кровати ещё сильнее, отчего та жалобно затрещала. Внимательно осмотрев топор, Сёма положил его у ног отца, как бы говоря: «Я не врал про опасность», и прошипел сквозь зубы, впившись взглядом в мокрое от слез и пота лицо Марины:
— Слушай меня внимательно, женщина. Сейчас ты и твой дружок соберете все свои вещи и уйдете из этого дома навсегда. Куда хотите — туда и идите. У тебя не будет никаких претензий к мужу, ты забудешь о его существовании. Робот поможет вам со сборами, но, как только вы выйдете за ворота, вы его забудете и всех нас тоже. И вы будете думать, что покинули этот дом потому, что он стал разрушаться. Поняла?
— Да, — бесцветным голосом ответила Марина.
Семён перевел взгляд на мужичка, который уже не выглядел запуганным. Он стоял во весь рост, подушка валялась у его тощих ног, между которыми болтались сморщенные причиндалы. За исключением тусклых глаз, весь его вид выражал готовность выполнить приказ, и собственная нагота его не смущала.
— Ты тоже понял?
— Да, — мужчина кивнул и уже сделал шаг в сторону выхода, но застыл, остановленный голосом Сёмы:
— И оденьтесь уже! На вас смотреть противно!
Марина и её любовничек тут же кинулись к кучкам одежды, лежащим по обе стороны кровати. Кипятков и его друзья вышли из комнаты, оставив не очень сладкую парочку наедине с роботом.
И компания с Зенли рассыпалась по дому, заходя в комнаты, всё внимательно разглядывая, как в музее. Кипятков же, с испариной на лбу, носился по этажам, курсируя между комнатами, отвечая всем на один и тот же часто задаваемый вопрос: «Владимир, а это что такое?» И он отвечал и показывал, как используется та или иная вещь, ведь ему это было не только не трудно, но даже приятно. Заодно он убедился, что практически ничего со времени его исчезновения с Земли не изменилось. Только вся его одежда и обувь, кроме старой, висящей на вешалке в прихожей, куда-то пропала. Но (слава Богу!) остался ноутбук, остался мобильный телефон. Также осталась нетронутой пачка сигарилл с фильтром и деньги, которые Кипятков когда-то заныкал на «черный день» в тайнике. Может, потому Марина не нашла его тайник, так в своё время никто, кроме Владимира, в кладовую не заходил.
— Что это? — послышался из-за спины голос Казимира.
— А… это? — Владимир печально вздохнул. — Сигариллы «Volcano» с классическим вкусом. Жаль, что мне их нельзя курить, а так хотелось бы тряхнуть стариной!
— Так тряхни! — Козявкин улыбнулся немного усталой, но всё же голливудской улыбкой.
— Ты что, издеваешься? — Владимир, прищурив глаз, посмотрел на Казимира. — Ты же сам меня запрограммировал на то, чтобы я не пил и не курил, поэтому в бункере в меня ничего не лезло.
— Ах, ты об этом? — Казимир рассмеялся. Его громкий смех отскакивал от стен кладовки и неприятно бил по ушам. Вдоволь насмеявшись, он приобнял Кипяткова и, обдав запахом пота, зашептал ему в ухо: — Я вынужден был сказать тебе это. На тот момент я в бункере был абсолютно один, и мне не хотелось, чтобы ты умер из-за того, что твои новые органы не прижились. Поэтому я специально подсовывал тебе некачественный алкоголь и низкокачественное курево, чтобы ты не курил и не пил какое-то время. Когда же я понял, что всё прижилось, мне хотелось тебе признаться в том, что я — живой человек. Я очень хотел предложить тебе коротать вечера вместе со мной за распитием алкоголя и выкуриванием табачной продукции, но тут в бункере появились тролли… Что было потом — ты знаешь.
— Да… Но получается, что мне можно и пить, и курить?
— Сейчас — да! Но только в меру, так как отторжение органов всё же может произойти.