Невероятные происшествия в женской камере № 3

Довольно скоро к этому добавились околобожественные наставления и попытки обучить Аню молитвам, это было тем более странно, что Дашина мать на деле оказалась вовсе не кроткой бескорыстной христианкой. С первой недели она выделяла Даше и Ане деньги на карманные расходы – надо сказать, довольно щедро. Аня умилялась и удивлялась ее доброте, пока Даша не упомянула вскользь, что эти деньги – часть того, что дает каждую неделю на Анино содержание ее отец. Аня сразу же и думать об этом забыла и вспомнила только, когда денег стало неожиданно меньше. Точнее, теперь их приходилось выпрашивать – делала это, впрочем, всегда Даша. Кроме этих редких карманных денег, Аня никакой роскоши больше не видела – с первого дня она питалась в основном бутербродом на завтрак и макаронами или картошкой на ужин. Куда девалось выдаваемое отцом содержание, она не знала.

Несмотря на то что ее каждодневный быт Дашину мать не волновал, она почему-то любила вслух строить долгосрочные планы: как Аня пойдет учиться в вечернюю школу вместе с Дашей и сможет подрабатывать днем – ведь такой взрослой девушке уже неловко брать деньги у взрослых; как они поедут через месяц отдыхать в какой-то подмосковный санаторий – Аня, Даша и она. Разговоры про этот санаторий велись с первого дня. Дашина мать явно им грезила – она с восторгом описывала грязевые ванны, минеральные воды и прочие прелести этого места. Ане не очень-то хотелось ехать в какой-то санаторий – ей это казалось стариковским развлечением, но никакой опасности в разговорах она не чуяла. Они были такие абстрактные и ни к чему не обязывающие, что обычно она просто пропускала их мимо ушей.

Тем не менее на санатории все и закончилось.

Отец, наверное, догадывался, что Анины каникулы в этом году нельзя назвать образцовыми, и, возможно, даже чувствовал некоторую вину, что мало занимается дочкой. В одном из их телефонных разговоров он обронил, что мог бы отправить Аню в летний лагерь. Это было очень похоже на него: выполнить формальные родительские функции, сплавив Аню еще дальше, но тогда она об этом не думала и очень обрадовалась. Она прожила у Даши уже два месяца и начала немного уставать от неустроенности быта, однообразных развлечений и странностей Дашиной матери. Аня стеснялась признаться в этом самой себе, но иногда она начинала чувствовать себя брошенной и никому не нужной. Постоянный бардак в Дашиной комнате, который поначалу даже вызвал у Ани уважение как очевидный символ борьбы, стал раздражать. Пыльная скрипучая мебель, облупившаяся краска и сломанная дверца обувного шкафчика, раньше незаметные, тоже внезапно вышли на первый план. Разговоры о вечерней школе безнадежно заслонили все прежние их с мамой мечты о Московском университете. Тут никакой Москвой не пахло – Даша, например, должна была окончить вечернюю школу, а потом пойти в колледж учиться на повара. Если сначала Аня чувствовала огромное облегчение, что с ее плеч сняли бремя излишней амбициозности, то вскоре без этого бремени ей стало слишком легко и неуютно. Ее обижало, что на новом месте ей никто не прочил блестящего будущего, а когда она сама заикнулась о планах поступать в Москве, Дашина мать отмахнулась от нее как от мухи и сказала, что на это никогда не будет денег.

В общем, поездка в летний лагерь Аню воодушевила, и она тем же вечером сообщила Даше и ее маме, что уезжает на несколько недель.

Что тут началось!

Дашина мать моментально начала кричать. Аня никогда не видела, чтобы люди так разъярялись за считанные секунды. Как же санаторий? – визжала она. Что ты за неблагодарная дрянь? Как ты смеешь втихаря строить планы на самостоятельный отдых, когда мы с Дашей столько сделали для тебя? Не удовлетворившись криками, она принялась названивать Аниному отцу. Вы знаете, что ваша дочь обманщица? Она договорилась с нами о совместной поездке, а теперь подставила нас!

Даша ничего не кричала. За руганью своей матери и Аниными оправданиями она наблюдала с надменным спокойствием. Только поздно вечером, когда они с Аней остались вдвоем, сказала: никогда не сомневалась, что ты предательница. Поэтому у тебя и нет друзей.

Это лишило Аню всякой воли к сопротивлению. Даша сидела в комнате как немой презрительный укор, а Аня рыдала взахлеб до глубокой ночи – от обиды, от чувства, что ею воспользовались, от одиночества и стыда. Никогда за все свои четырнадцать лет она не чувствовала такого огромного зияющего отчаяния. На следующий день рано утром она собрала вещи и уехала к отцу.