Невероятные женщины, которые изменили искусство и историю

Уокер знала. Она не только воздвигла надгробный памятник бывшему сахарному заводу «Домино», создав свой монумент из материала, переработкой которого завод занимался с конца позапрошлого столетия, – кстати, «Домино» отдал на скульптуру почти восемьдесят тонн продукта, – но и привлекла внимание к темному прошлому сахара, сравнив его с сегодняшними «кровавыми алмазами». «Сахар имеет глубокое символическое значение; процесс кристаллизации тростникового сырья как бы воплощает в себе дух черной Америки. Он символизирует не только рабский труд прошлого, но и идею о том, чтобы “отбелиться”. Ведь белый означает “чистый”, белый приравнивается к “истинной норме”. Требуется большой запас энергии, чтобы превратить коричневую массу в белые кристаллы. Требуется сильное давление».

«Сахарная детка» белая, хотя у нее лицо чернокожей женщины. Призрак прошлого Америки.

В свое время сахарный завод «Домино» перерабатывал более половины сахара-сырца в Соединенных Штатах. Это было оживленное предприятие в процветающем промышленном городе. Теперь все в прошлом. Здание XIX века с его огромными пространствами и пересекающимися высоко под потолком балками, своего рода храм индустриальной эпохи, собирались снести вскоре после демонстрации «Деликатности». На его месте планировали возвести дорогостоящие высотки с фешенебельными квартирами, построить коммерческие центры, парк и набережную для прогулок.

В своем отчете о событии газета New York Times писала: «Вас сразу накрывает сладкий запах с горьковатым привкусом, словно от тысячи сгоревших зефиров». Этот запах, этот белый сахарный истукан невольно заставляют вспомнить наводящего на жителей города ужас гигантского Зефирного человека из фильма «Охотники за привидениями» (того старого фильма, 1984 года). «Я делаю то, что чувствую, а то, что я чувствую, чудовищно, – сказала Уокер в беседе с режиссером Авой Дюверней. – И я делаю это как можно более приятным образом».

Древнегреческий сфинкс, чудовище женского пола (не путать с древнеегипетским сфинксом мужского пола), – существо злобное и мстительное, но сахарное создание Уокер совсем другое. Фигура ее сфинкса, огромная и величественная, внушает трепет и благоговение, словно изваяние древнего божества. Это царственное, исполненное благородства существо – явно сдержанное и несуетливое – всегда остается над схваткой, невзирая даже на свое незавидное положение и недвусмысленную позу.

Как и следовало ожидать, в Instagram и Twitter появилось множество вульгарностей. Некоторые посетители фотографировались не перед скульптурой, а сзади, тыча пальцами и кривляясь на фоне огромного влагалища Сахарной детки. Уокер реагирует на это философски: «Я показала миру гигантскую трехметровую вагину. Люди реагируют на гигантскую трехметровую вагину каждый по-своему. В этом нет ничего неожиданного». Как правило, характер ответов Уокер резко контрастирует с льющейся из социальных сетей бранью. В сущности, она спокойно пытается передать простую мысль: наша жизнь, наша история, наши вожделения, вся наша жизнедеятельность, все наши привязанности очень и очень многогранны и запутанны.

Сахарная детка обнажила такую до отвращения животную сущность исторического прошлого, явила собой такое пренебрежение общественными нормами, что многие пришли в ярость. Инсталляция породила огромное число и обсуждений, и осуждений, и возражений – причем протесты выказывали не только через социальные сети, но и лично автору. Однако наряду с этим случилось и настоящее извержение самых восторженных похвал.

Признание ее достоинств вовсе не удивительно, ведь в свои двадцать семь лет Уокер заслужила стипендию Макартуров – награду, которую часто называют «грантом для гениев», – причем она стала вторым из самых молодых лауреатов (первому было восемнадцать лет) за всю историю Фонда Макартуров.

* * * * *

Те из вас, кто читает эту книгу подряд, а не выборочно, сейчас поймут, что мы снова возвращаемся к исходной точке. Каждый раз мы открываем для себя простую истину: во все времена, начиная с истории Артемизии Джентилески, подавляющее большинство художниц росли под влиянием своих отцов-художников. Не стала исключением и Кара Уокер: «Одно из моих первых воспоминаний – я сижу на коленях у отца в его мастерской, в гараже нашего дома, и смотрю, как он рисует. Я помню свои мысли: “Я тоже хочу этим заниматься”».

Первые тринадцать лет жизни Уокер прошли в Калифорнийской долине, в городе Стоктон, где в Тихоокеанском университете преподавал и заведовал кафедрой искусств ее отец Ларри Уокер. По мнению отца (вполне справедливому), Стоктон находился на задворках художественного мира, и это мешало его карьере. Но дочь провела там в 1970-е годы вполне счастливое детство, насыщенное увлекательными делами, наполненное общением с интересными людьми и, самое главное, свободное от расовых предрассудков. Конечно, она была черной, но ведь все люди были какого-то цвета.