Невероятный медовый месяц

— Вы выжили, — рассказывал Лэбби герцогу, — благодаря исключительному уходу и самоотверженности леди Антонии, ибо пуля прошла в миллиметре от сердца.

— Я рада, что вы не говорили мне об этом, — Антония с благодарностью посмотрела на журналиста.

— Вы считаете, что я мог бы огорчить вас и обеспокоить сильнее, чем вы уже беспокоились? — спросил он мягко.

Герцог прислушивался к их разговору, поглядывая то на Генри Лабушера, то на Антонию.

— Я буду вам весьма признателен, — повторил он, вмешиваясь в их беседу, — если будете так любезны и расскажете мне подробно, каково сейчас положение дел. Как вы понимаете, из-за болезни от меня ускользнуло много такого, о чем женщины не способны здраво судить, поскольку не разбираются в политике и ничего не понимают в военных действиях. Ужасы войны вселяют в них страх.

— Ее светлость, должно быть, рассказывала вам, что во Франции имеется новое правительство, — ответил Генри Лабушер. — Вторая империя закончилась бесславно, и страна испытала унижение. Король Вильгельм дошел до Реймса.

— В это трудно поверить! — воскликнул герцог.

— Но у Франции все еще осталась довольно сильная армия, — продолжал Лабушер. — И генерал Трошу, главнокомандующий, стягивает войска в Париж.

— Но это же безумие! — возразил герцог, — У него нет выбора, — покачал головой Лабушер. — И даже призыв в Национальную гвардию трехсот пятидесяти тысяч новобранцев всех возрастов вряд ли спасет положение.

— И все же укрепления довольно надежно защищают Париж, — заметил герцог. — Возможно, столица выдержит осаду…

— Посещение укреплений стало едва ли не самым модным воскресным развлечением в нынешнем сезоне, — язвительно сообщил Лабушер, — и оно вот-вот заменит послеобеденные прогулки в Булонском лесу.

— Бог мой! — Герцог не удержался от возгласа негодования. — Неужели французы так никогда и не поумнеют?! Спесь, несерьезное отношение к действительности и невероятная самоуверенность…

— Вы совершенно правы, ваша светлость, — продолжал Лабушер. — Кроме того, не принимаются никакие меры, дабы вывести из города совершенно лишнее при осаде население, — наоборот, сюда стремятся все, спасаясь от неприятеля. Герцогиня, наверное, рассказала вам об огромном скоплении скота в Булонском лесу. Однако я склонен думать, что удалить людей из города проще, чем собирать скот на окраинах.

— Абсолютно с вами согласен, — кивнул герцог. — И все же, полагаю, они не послушают совета здравомыслящего человека, тем более англичанина.

— Вы правы, ваша светлость, — в свою очередь согласился с герцогом Генри Лабушер, — но сейчас также очень важно, чтобы герцогиня не выходила на улицу, слугам тоже лишний раз не стоит там показываться. Шпиономания рождает ситуации далеко не безопасные.

— Я уже предупредила Тура, — заявила Антония, — и он меня заверил, что всякий раз, когда выходит из дома, надевает тот старый костюм, в котором он больше всего похож на обедневшего француза.

— Тебе не стоит беспокоиться о Туре, — сказал герцог, — но ты сама, Антония, будешь оставаться здесь, со мной.

Он сделал ударение на последнем слове, и Антония заметила это.

Проводив Генри Лабушера, она немедленно вернулась в спальню герцога. Он взглянул на нее и сказал:

— Догадываюсь, что у тебя появился верный обожатель.

— Точнее будет сказать — единственный… обожатель, — ответила она с улыбкой.

Герцог задержал на ней внимательный взгляд, и она слегка покраснела от смущения.

Атол заметил, что она похудела и побледнела, пока он болел, а она ухаживала за ним, однако это нисколько не сказалось на ее прелестной фигуре, и теперь он, как раньше, с удовольствием смотрел на жену.

Глядя на мягкую линию ее груди, на тоненькую талию и длинную шею, он подумал было о том, что вряд ли нашлась бы другая женщина, которая согласилась бы запереться в четырех стенах и самозабвенно ухаживать за умирающим, ни разу даже не намекнув, насколько это обременительно для нее.

Он поднял взор на Антонию и встретил ее понимающий взгляд.

Ее глаза, оттененные ярко-зеленым цветом платья, показались герцогу более выразительными, чем когда-либо, — и на этот раз они сверкали, словно драгоценные изумруды.

«Нужен был Уорт, — думал герцог, — чтобы понять, что только насыщенные, яркие и чистые цвета идут Антонии, подчеркивая изумительную чистоту и белизну ее кожи».

Эти же цвета придавали также ее глазам и волосам дивный оттенок — необыкновенный и завораживающий.

Ему уже было известно, что Антония рассчитала свою французскую горничную, однако ее волосы были уложены так же элегантно и модно, как в тот первый раз, когда она вошла в «Английское кафе», а он не узнал ее.

— Очень скучный получился у тебя медовый месяц, Антония, — с ноткой сожаления произнес герцог.

Она, словно ожидая, что он скажет нечто совсем иное, опять смутилась, но румянец, вдруг раскрасивший ее щеки нежным розовым цветом, придал лицу Антонии необычное выражение. Герцогу показалось, что лицо жены озарилось счастьем.

— По крайней мере он… необычен. А если мы… окажемся осажденными в Париже… то этот месяц… сможет длиться еще долго-долго! — тихонько промолвила Антония.