Читаем Невероятный русский полностью

Есть палиндромы, которые называют «оборотнями». Их можно прочитать в любом направлении, но в обратном текст обретает совсем иной смысл. Это похоже на шифр. «На Ритке снег» — милая и безобидная фраза. Прочитайте её справа налево, и получите: «Генсек — тиран».

Как говорится, один смысл хорошо, а два лучше.

Поэт и философ Константин Кедров считает, что и во времени, и в пространстве слово или строка должны быть обратимы, потому что в природе всё именно так: «Например, движение солнца с востока на запад читается как утро, день, вечер, — объясняет он. — Обратного движения от вечера к утру нет. Солнце не может днём двигаться с запада на восток. Однако на самом деле такое движение есть. Оно происходит ночью. Днём солнце неумолимо движется к западу, для того чтобы утром взойти на востоке. Сутки — это своего рода солнечный палиндром. У этого палиндрома есть видимая, дневная, и невидимая, ночная, половины».

Таким образом, палиндром, согласно Кедрову, — «это будущее и прошлое в настоящем».

Упражняйтесь в изобретении палиндромов и никогда не теряйте дара речи!

Нужны ли языку диалектизизмы?

«Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово» (Гоголь Н. Мёртвые души).

Как же Николай Васильевич обогатил наш словарь! Сколько ярких, сочных, метких слов он «оживил» для нас в своих сочинениях! Сколько своих неологизмов оставил! Вспомним хотя бы слово халатность.

Толковый словарь русского языка под редакцией Д. Н. Ушакова:

«ХАЛАТНОСТЬ — отношение к чему-нибудь, преимущественно к работе, к обязанностям. Халатность на службе карается как должностное преступление».

Как видим, это слово никак не связано с милым человеком в домашнем халате.

Произведения Гоголя наполнены яркой и сочной «малоросской» речью, великим знатоком которой он был.

Помните, гоголевская Оксана требовала от кузнеца Вакулы черевички?

«Посмотрю я, где ты достанешь черевики, которые могла бы я надеть на свою ногу. Разве принесёшь те самые, которые носит царица. Будьте все вы свидетельницы: если кузнец Вакула принесёт те самые черевики, которые носит царица, то вот моё слово, что выйду тот же час за него замуж».

Что это за черевички такие? Отчего они так называются?

«Черевики» — от слова «чрево». Чрево — место, где у человека самая тонкая кожа. Вот вам и ответ. Туфли из тончайшей кожи назывались черевиками — безукоризненна логика языка!

В предисловии к «Вечерам на хуторе близ Диканьки» Гоголь приводит в азбучном порядке — я цитирую: «те слова, которые в книжке этой не всякому понятны». Проверим, знают ли их наши современники.

Спросите себя: знаете ли вы значения слов батог, малахай, буряк, кунтуш, кухоль, люлька, юшка и т. д.

Всё это — диалектизмы, свойственные южным говорам.

Диалектизмы — характерные для территориальных диалектов языковые особенности, вкрапливаемые в литературную речь. Диалектизмы выделяются в потоке литературной речи как отступления от нормы. Различаются диалектизмы фонетические (например, цоканье, яканье, «х» вместо «г» на конце слова и др.), особое употребление предлогов, словообразовательные, лексические и др. Диалектизмы употребляются в языке художественной литературы как средство стилизации, речевой характеристики персонажей, создания местного колорита (из Большой советской энциклопедии).

Диалектизмы с удовольствием включали в свои произведения писатели прошлого и продолжают это делать наши современники.

Помните, у Сергея Есенина:

Не ходи так часто на дорогуВ старомодном ветхом шушуне.

«Шушун» — это название женской одежды, род кофты, которую носили в Рязанской губернии. Конечно, можно было бы поэту «одеть» мать в более понятную всем кофту, но ведь от одного этого слова повеяло такой милой сердцу стариной, добротой, сокровенностью, понятной лишь им двоим, — словом, тёплыми и доверительными отношениями сына с матерью.

Валентин Распутин написал: «Из всего класса в чирках ходил только я». В Сибири чирки — кожаная лёгкая обувь, обычно без голенищ, с опушкой и завязками. Понятно, деревенская обувь смотрелась инородно в городе, что, скорее всего, вызывало издёвки сверстников… Вот так, через одно слово можно догадаться о переживаниях деревенского подростка.

Как заметили великие остроумцы Ильф и Петров в «Двенадцати стульях»:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Слуцкий: воспоминания современников
Борис Слуцкий: воспоминания современников

Книга о выдающемся поэте Борисе Абрамовиче Слуцком включает воспоминания людей, близко знавших Слуцкого и высоко ценивших его творчество. Среди авторов воспоминаний известные писатели и поэты, соученики по школе и сокурсники по двум институтам, в которых одновременно учился Слуцкий перед войной.О Борисе Слуцком пишут люди различные по своим литературным пристрастиям. Их воспоминания рисуют читателю портрет Слуцкого солдата, художника, доброго и отзывчивого человека, ранимого и отважного, смелого не только в бою, но и в отстаивании права говорить правду, не всегда лицеприятную — но всегда правду.Для широкого круга читателей.Второе издание

Алексей Симонов , Владимир Огнев , Дмитрий Сухарев , Олег Хлебников , Татьяна Бек

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Стихи и поэзия / Образование и наука
Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное