Невеста

— Уверяю вас, товарищ Волобуев, вы ошибаетесь, — воскликнул Митрохин, не понимая, иронизирует Волобуев или говорит серьезно, — у меня нет никаких полномочий, даю вам слово!

— Ах, даете слово? Хорошо, — медленно, сквозь зубы процедил Волобуев. — Тогда у меня вопрос: подумали ли вы о себе, прежде чем предъявлять мне, Волобуеву, такие обвинения?

— Нет, — тихо ответил Митрохин, — я думал только о Харламове. Боюсь, что сейчас он уже не верит в то, что на свете существует правда.

— Ради этого типа вы отказываете в доверии другим, кому люди доверили очень многое…

— Вы имеете в виду себя? Но посты не могут приниматься во внимание, когда решаются судьбы.

— Что же должно приниматься во внимание?

— Закон. В самом широком смысле этого слова. Коммунистические, нравственные критерии. Существо дела. Вот что должно приниматься во внимание. Ход ваших рассуждений мне ясен. С одной стороны вы, Иннокентий Гаврилович, начальник большой стройки, человек, которого знают в Москве… Глыба! С другой — никому не известный, задерганный, взбалмошный парень. Пылинка! Что изменится в мире, если исчезнет пылинка? Если же толкнуть глыбу, может произойти обвал. Ведь так?

— Смешно! Вся моя жизнь целиком связана с последним десятилетием. Что вы делаете из меня какого-то служителя собственного культа!

Волобуев встал. Он понял: дальнейший разговор с этим проклятым стариком бесполезен. О, с каким удовольствием он дал бы сейчас себе волю и выгнал бы, вытолкал взашей эту старую песочницу!..

Надо немедленно принять меры. Поехать в обком, к Комарову. Речь идет о репутации строительства. Пусть он поймет, на что замахивается этот Митрохин.

— У вас есть еще вопросы? — спокойно спросил Волобуев.

— Простите, что отнял столько времени, — ответил Митрохин. — Будем считать разговор законченным.

— Со мной — да, — усмехнулся Волобуев. — Но для того чтобы ваша удивительная концепция получила подтверждение, вам придется переубедить многих людей. Тех, кто работал бок о бок с Харламовым. Следователя Пивоварова. Судей, вместе с которыми вы дали Харламову два года. Не думаю, чтобы это было просто.

— Я тоже не думаю. Но в моих руках сильное оружие.

— Какое?

— Вера в справедливость. Не в отвлеченную, нет, в нашу, советскую. Та самая вера, которую вам, к несчастью, удалось поколебать в Харламове. И я полагаю, эта вера окажется сильнее всех мандатов, которых, как я уже сказал, у меня нет. Хотя… один, все-таки есть.

— Какой?! — вскричал Волобуев.

— Партбилет.

24. Фомин

«Уважаемая Валентина Николаевна!

Вам пишет работник исправительно-трудовой колонки п/я 2732. Думаю, что, прочитав эти строки, вы уже догадались, почему я решил вам написать. И все же хочу рассказать по порядку.

Примерно месяц назад в нашу колонию поступил этап заключенных. Среди них был Владимир Харламов. Его зачислили в мой отряд и назначили на лесоповал.

В тот день я вызвал его к себе.

Я начал с того, о чем всегда говорю при первой встрече с новым заключенным. Сказал, что ознакомился с его делом, что он должен до глубины души осознать свою вину. Если будет честно работать и подчиняться всем правилам, то сможет выйти отсюда хорошим человеком, полезным членом общества.

Харламов слушал, глядя как бы сквозь меня. По правде говоря, мне это действовало на нервы. Но я, как и все работники колонии, давно научился управлять собой. Поведение заключенного иной раз не только раздражает, но прямо бесит. Но не надо подавать вида. Заключенный должен знать, что любая его выходка не может никого ни удивить, ни смутить, ни тем более вывести из себя.

Говорил только я, Харламов молчал. Но уже в самом молчании я чувствовал не только протест, но и вызов.

Отправляя его в барак, я с горечью думал о том, что и преступление, и пусть совсем короткое пребывание в тюрьме, и следование по этапу — все это неизбежно накладывает печать на человека, даже если он и не закоренелый преступник. Ведь все это время ему приходится общаться с настоящими преступниками, и он нередко усваивает их манеру поведения, то вызывающе-дерзкую, то независимо-отчужденную.

На несколько дней я забыл о Харламове. Но очень скоро мне пришлось вспомнить о нем. Вот как это случилось. Вдруг меня вызвал к себе начальник колонии. Ну, думаю, что-то стряслось.

Так оно и оказалось. На лесоповале, где работали наши заключенные, возникла драка. Харламова сильно избили. Члены бригады показали, что драку начал он сам. Но в чем было дело, установить так и не удалось.

Начальник колонии решил сурово наказать Харламова.

Прошло два или три дня. Мне сказали, что один из заключенных, по фамилии Костюков, просит разрешения прийти. Я давно знал этого вора. Он начал свой срок в колонии еще до моего назначения сюда.