Невеста

Стоило переступить край разлома, как все переменилось.

Каменный лог не пугал – он пел.

Тора никогда не слышала музыки более прекрасной. Шелест пепла, переливы волн раскаленной лавы. Гул камня, самой земли. И свист пара, что вырывается из гранитного плена, спеша предупредить о новом разломе.

Голоса.

И струны, каждая звучит по-своему.

Белесые тона серебра. Звонкое железо. Контральто белой платины тонет в свинцовых басах.

Золото.

Сурьма.

Шепот Ртути, которая спешит приветствовать сородича, уговаривая не бояться.

Сила наполняет Тору до кончиков пальцев, что вдруг становятся неимоверно тяжелыми, такими, что не удержать. Девочка опускается на четвереньки. Ей вовсе не больно и не страшно. Ей радостно, потому что пламя, дикое, ярое, ласкает. Оно рассыпает вуаль из искр, приглашая играть.

Это длится долго… бесконечно почти.

Бег по камням – Торе не следует соваться в низину, ей и края хватит, того, где правят тени. Они соглашаются поиграть и манят, манят за собой. Она выплясывает, с легкостью меняя обличья, счастливая от того, что живое железо в крови покорно. Его слишком мало, чтобы бунтовать, но достаточно, чтобы Тора тоже была живой.

Искры садятся на морду, не жалят, но поддразнивают, и Тора подпрыгивает от счастья, пытаясь собрать все до одной. На языке искры горькие.

Все обрывается с криком, в котором столько боли, что Тора выпускает из пасти пепельного мотылька, – они во множестве вьются над разломами базальта.

Крик длится долго…

Он из долины.

И Тора решается сунуться туда, где клокочут старые могучие жилы. Она крадется, и красная, подаренная Ртутью шкура сливается с раскаленным гранитом. Камней много, и Тора перетекает от одного к другому. Останавливается на краю.

Дальше – столп пламени.

И огромный белый пес. Его тело покрыто чешуей, а три ряда игл на хребте подняты. Щелкает длинный хвост с кисточкой стальных крючьев, мощные когти раздирают камень.

Пес стоит, склонив голову набок, и рассматривает огонь. В нем же не то пляшет, не то мечется фигура пса ли, человека… все больше человека. Тот кричит. И пытается вырваться. Но всякий раз, стоит сделать шаг за пределы огненного кольца, белый пес оказывается на пути. В какой-то момент крик стихает, и тот, кто горел, падает на камни. Пес некоторое время ждет, а не дождавшись, уходит… и Тора прижимается к камням, боясь, что ее заметят.

Она лежит долго.

И когда ветер швыряет под лапы черный жирный пепел, решается встать.

Ей удается вернуться к кромке, и Каменный лог еще зовет поиграть, но Тора больше не слышит музыки, и тогда жилы ее отпускают.

Тора без труда нашла путь к выходу, но не она одна.

Перед разломом лежал пес. Тот самый огромный пес белой масти.

И стоило Торе показаться, как он обернулся в ее сторону и зарычал…

Он лежал там долго… оказалось, целую неделю, хотя в Каменном логе время шло совершенно иначе. Пес позволял проходить мимо себя всем, кроме Торы. А на нее скалился. Не нападал, просто рычал, предупреждая, что если она подойдет ближе, то умрет.

И она осталась… ждала, ждала… а когда не осталось никого, кроме них с псом, он наконец поднялся и неторопливо потрусил к выходу.

Тора же, добравшись до разлома, вдруг вспомнила о Привратнике.

И о молоте.

Мальчишки врут… придумывают… пугают… и этот всего-навсего хотел напугать Тору… и у него почти получилось. Почти. Тора не собирается верить этим россказням.

Она выйдет.

Первые несколько шагов дались легко, но чем дальше, тем страшнее становилось. Вдруг вспомнилось, что голова у Привратника и впрямь скорее собачья, нежели человеческая. И что плечи огромные, а руки длинные, молот в таких держать удобно…

Тора все же доползла до той стороны, удерживая внезапно потяжелевшее второе свое обличье, готовая в любой миг скрыться в разломе. И когда Привратник повернулся к ней, она замерла.

– Ты потерялась, девочка? – спросил он низким сиплым голосом. – Пить хочешь?

Пить она хотела безумно.

Привратник достал из-под камня не молот, но серебряную флягу:

– Что ж ты так? Родители небось изволновались… Ничего, я позову, и за тобой придут.

Теплая, с кисловатым вкусом вода показалась в тот миг вкусной до невозможности. Тора пила и пила, а Привратник не говорил, что ей уже хватит.

И вовсе он не был страшным…

Потом за ней действительно пришли, и хорошо, потому как сил у Торы не осталось совершенно. Мама, увидев ее, заплакала, а папа стал говорить, что все хорошо, потому как хорошо закончилось.

– Не знал, что ты умеешь оборачиваться, – сказал райгрэ.

– Это было только один раз и… больше не повторялось.

Тора пробовала, дома и потом на побережье, но живого железа в ней было слишком мало, а жилы – далеко.

– Ты кому-нибудь рассказывала о том, что видела? – Райгрэ водил пальцем по запястью, и сердце, колотившееся быстро-быстро, успокаивалось.

– Да. Папе.

– И что твой отец?

– Он сказал, что мне, наверное, привиделось. Что это морок был. В Каменном логе случаются мороки. А у меня воображение живое.

Когда же Тора стала возражать, то накричал на нее. Велел забыть о всяких глупостях. Сказал, что если дочь станет рассказывать, то ее отправят в сумасшедший дом.