К ночи мы добираемся до сухой земли, и я долго прислушиваюсь к лесу, пытаясь выловить тревожные ноты, предупреждающие об опасности. Но ничего не слышу.
И в конце концов решаюсь покинуть безопасную землю.
Нынешний костер из сосновых сучьев пахнет смолой. Я добавляю пару веток багульника, и Оден кривится: запах неприятен. Зато гнус отпугнет. Я стягиваю сапоги, насквозь промокшие и, кажется, готовые развалиться если не сегодня завтра, то послезавтра точно.
Они и так изрядно вынесли.
Разглядываю собственные ноги. Ступни распухли и покраснели от болотной воды. Кожа на пальцах сморщилась. Мозоли старые. Мозоли новые… руки не лучше. Наверное, я ничем не отличаюсь от тех бродяг, которыми полны дороги… оно и к лучшему, меньше внимания привлекать буду.
– От Лосиной Гривы у нас два пути. – Все-таки решения, касающиеся двоих, лучше принимать совместно. – Первый – в обход. Как по мне, он безопасней. В предгорьях густые леса и спрятаться легко. – Ноги вытягиваю к костру, и жар щекочет ступни. – Но я не уверена, что мы доберемся до Перевала вовремя. С середины осени леса в спячку впадают. И я слабею.
– А второй?
Оден не собирается менять привычек и устраивается рядом. Что ж, так даже лучше, сама бы я не решилась подойти к нему.
– Через Долину.
– И чем он тебе не нравится?
Всем. Там почти нет лесов. Поля, поля и снова поля, земля, разрезанная на лоскуты, и усмиренные реки в сбруе многих пристаней. Города, городки. Дороги.
Спрятаться не выйдет.
Однако я не уверена, что прятаться нужно…
Оден слушает, поглаживая след от ссадины, точно пытаясь его стереть. И я, подавив порыв сбежать, устраиваюсь поудобней.
– Ваши заняли Долину еще прошлой весной… так говорили.
И устроили знатную резню.
Псы долго пытались прорваться через заслоны альвов, а когда удалось, то попросту не сумели сдержать удар. А за линией обороны были даже не городки – деревни и хутора…
Нет, я не знаю, сколько во всем этом правды, быть может, ее вовсе и нет, а быть может, есть, но не та, что живет в историях, которые разносятся по землям лозы, обрастая жуткими подробностями.
Наверное, жертвы были. Куда на войне без них?
Войны больше нет, но есть ли в Долине мир? И если есть, то для всех ли?
– Год, значит. – Оден ласкает шею, и я запрокидываю голову. – Это много. Достаточно, чтобы навести порядок. И если там действительно встал гарнизон, то нам повезло.
Ему – возможно.
Но говорить не хочется. Я закрываю глаза, позволяя себе расслабиться. Его пальцы скользят по горлу, с каждым разом опускаясь все ниже, на волос, на нить, но в этой неторопливости есть своя прелесть.
Меня, кажется, дразнят.
– Когда случается прорыв… например, при осаде, – голос у Одена низкий, – то избежать некоторых… инцидентов невозможно.
Вторая рука оказывается под рубашкой.
– Война не бывает доброй, Эйо.
Это я и без него знаю.
– Но когда территория занята – дело другое. И свои, и чужие должны знать, что закон по-прежнему в силе. И что за преступлением последует наказание. Вне зависимости от того, кто это преступление совершил.
Ну да… наверное, при нем было именно так. И Оден наивно полагает, что все остальные сделаны по его образу и подобию. Но спорить не стану.
Рука подымается. Шершавые подушечки пальцев едва-едва касаются кожи.
А Оден невозмутимо продолжает говорить:
– Только так возможно удержать равновесие. Особенно если ты пришел надолго…
Он все-таки замолкает и, наклонившись, целует шею. И очень-очень нежно, доверительно шепчет:
– Если вести себя иначе, мелкие конфликты обязательно перерастут в крупные… а с ними разобраться куда как сложнее.
Большой палец вычерчивает полукруг под грудью…
– Не бойся, моя радость.
Чего именно в данный момент не бояться?
– Ты ведь будешь со мной. А меня никто из наших тронуть не посмеет.
Мне бы его уверенность.
– Мы просто попадем домой много быстрее.
Он – точно. Я – возможно.
– Все хорошо?
Оден останавливается, позволяя мне сделать выдох. Но это еще не значит, что он позволит уйти.
– Да.
Мама бы эти игры точно не одобрила. Папа, скорее всего, понял бы… но больше нет ни папы, ни мамы. И вообще, может статься, никого, кроме Одена, с которым мы, вероятно, расстанемся куда раньше, чем я предполагала.
Но об этом я думать не стану.
Не сегодня. Не сейчас.
Повернув голову, я дотягиваюсь губами до белой шеи, которую так и не взял загар. На коже еще вьется узор из шрамов, а на вкус она солона, как те камушки, которые мы с друзьями собирали на пляже в детстве. Тогда нам они казались вкуснее сладостей из лавки найо Руами.
А Оден вдруг замирает.
– Скажи, место действительно так уж важно?
О чем он… ах да.
– Важно. Мертвое, как то поле, выпьет меня досуха. А живое – наоборот… и чем больше оно живое, тем больше я смогу взять. – И отдать Одену. В этом же весь смысл. – На Лосиной Гриве открываются ключи. Чистая вода. Чистая земля. Она поделится силой.
Если повезет, я услышу зов. Поэтому Оден прав – сейчас следует остановиться. Но когда он встает и уходит, мне становится обидно почти до слез.
Все-таки привязалась, глупая Эйо.