Невеста

Страх причинить ей вред заставляет просыпаться за миг до того, как небо начинает светлеть. Уходит, перекинув второй, нагретый за ночь плащ. В предгорьях прохладно, и Эйо под утро сворачивается калачиком, пытаясь сохранить остатки тепла.

Она все понимает, но ни о чем не спрашивает.

Просыпается.

Складывает вещи. Идет. И терпит присутствие Одена рядом. Сегодня Эйо подобралась к Долине.

– Дорога там. – Она остановилась на краю холма и уперлась руками в колени. Сумка соскользнула. Ветерок взъерошил светлые волосы, обнажая полоску загоревшей кожи на шее. – Сегодня спустимся, а завтра уже и до деревни доберемся. Здесь много деревень.

Эйо не говорит о том, что будет дальше.

Долина. Патруль, который в подобном месте просто-таки обязан быть.

Возвращение.

Дом.

Этой ночью подойти незаметно не получается.

– Перестань, пожалуйста. – Она поднимает край плаща, словно стену матерчатую возводит между собой и Оденом. – Я тебя не понимаю.

Оден сам себя не понимает.

Но все равно ложится рядом и, раз уж Эйо не спит, обнимает ее. В складках плаща легко найти руку, и Оден помнит ее распрекрасно – узкую ладошку и каждый палец. Мизинец чуть кривоват, а на большом – ноготь ребристый, неровный, почти как те, которые у него отросли. Тоже сорвала где-то?

Ему знаком полукруглый шрам на тыльной стороне ладони. И острые косточки запястий.

А вот царапина свежая.

– Почему? – Голос Эйо дрожал. Она не плакала. Не обвиняла. Не требовала объяснений. И вот теперь заговорила. – Потому что я на альву похожа?

– На королеву.

В ее волосах запутался узкий ивовый лист, еще вчера, наверное, потому что сегодня Оден не помнит, чтобы проходили мимо ивы. Осмелев, он вытягивает лист.

– Неправда. Я видела… ее портреты.

– В них мало правды.

Портреты одобрены цензурой. И на них королева Мэб куда более живая, нежели в жизни.

– Но я… я же все равно не она! – Острый локоток впивается в ребра, намеком, что стоит отодвинуться.

Но Оден не готов слышать такие намеки.

– Я знаю.

Но, оказывается, знать недостаточно.

Попытаться рассказать?

Хотя бы затем, чтобы еще ненадолго задержаться рядом.

– Это ложь, что пытки можно выдержать. Некоторое время, конечно, можно. Кого-то хватает на день… на два… на три… впрочем, там скоро теряешь счет времени. Я пытался определять по палачам, у них посменная работа. Один уходит, второй возвращается. Значит, прошло двенадцать часов. Ничтожно мало по сравнению с тем, сколько еще впереди. Второй мне нравился больше. То есть не нравился, не так. Но он иногда перерывы делал. И еще выпивал, а с похмелья руки не те… легко переборщить. И тогда я уходил в забытье, а это – отдых.

И все-таки Оден коснулся той смуглой полоски на шее, хоть и получил второй удар под ребра.

– Когда просто палачи, я еще держался, но… она умела чувствовать боль. Она появлялась, садилась и начинала отдавать распоряжения. Никогда не повышала голос, но ее слышали, даже когда я кричал. А я кричал. И умолял прекратить. Рассказал все, что знаю… я много знал, но ей было недостаточно.

За ухом запах теплый, насыщенный.

И дрожь проходит.

– Она училась играть на мне, как на инструменте. Нажимаешь клавишу, и раздается звук… выше или ниже… ей нравилось сочинять такую музыку. Как-то я сорвал голос, и королева отпаивала меня теплым молоком. С ложечки. А при этом рассказывала, насколько я никому не нужен, там, дома… и что дома скоро не останется.

Луна ушла. И костер погас. Темноту нельзя назвать непроглядной, но ее достаточно, чтобы не видеть лица королевы.

– Ей инструмент не нужен был, она словами причиняла боль. Как-то делала так, что я понимал – я действительно не нужен. Ни королю. Ни брату. Ни кому бы то ни было. У меня ничего нет. И ничего не было. Тогда я придумал себе невесту.

– Самую прекрасную девушку в мире…

– Да. Королеве это показалось забавным.

Ответом – тихий вздох.

– Эйо, я знаю, что ты – это ты… и ты мне нужна.

Сейчас. И завтра тоже. И много дальше, чем завтра.

– Но когда я вижу лицо… ее лицо, я вспоминаю все, что было. Это пройдет, но мне нужно время.

То, которое до рассвета, нельзя терять. В темноте все немного иначе, почти как прежде, только поцелуй какой-то горький получился. И Эйо отвечает не сразу.

Но отвечает.

И касается его лица, оставляя след меда и вереска.

– Нам все равно придется расстаться. – Шершавый шепот, шелест даже. – Зачем себя мучить?

– Я тебя не отпущу.

Это не обещание. Это данность.

Но ночи не так много, чтобы тратить ее на слова. И Эйо трется щекой о щеку, выдыхая:

– Глупая ты собака.

Я выбралась во двор на цыпочках.

Светало.

Лиловый воздух. Запах навоза, молока и свежего сена. Высокий забор и кошка, которая переступает со штакетины на штакетину. Низкий колодец под крышей и ведро воды на крюке.

Пить хочется, но я, склонившись над ведром, разглядываю собственное отражение.

Лицо как лицо. Обыкновенное.

Я привыкла к нему, пусть и давно не видела себя в зеркале. Провожу по щеке, подбородку, трогаю губы, пытаясь понять, где Оден нашел то самое сходство с королевой.