Невеста

Лосиную гриву он почуял издали: ветер донес аромат цветущего вереска. И сосновой живицы, что плавилась на солнце. Песка. Камней. Воды, пробиравшейся сквозь толщу гранита.

Звенел в поднебесье жаворонок.

И Оден понял, что теряет разум. От тягучего, густого воздуха, от жара, запахов, самого этого места, которого он даже не видел.

Родник плеснул в лицо ледяными брызгами и спрятался под камни, чтобы выбраться чуть дальше. И снова, подарив один-единственный глоток воды, уйти.

Он играл, дразнил, но сдавшись, напоил-таки допьяна, и зубы заломило от холода.

— Догоняй, — за волосы дернули и отпустили.

Вода смеялась.

Вился след, вереска по вереску. Рядом. И чуть дальше.

Всегда на расстоянии вытянутой руки.

— Не поймаешь…

Она сама хохочет, Эйо, радость… его радость.

Не спрячется. Не уйдет.

И дикий хмель бродит в крови, как когда-то очень давно, когда Оден был свободен от долга, Короля, войны… этот хмель заставляет забыть обо всем.

Оден, оставив погоню, падает на спину. Земля мягкая, и стебли вереска касаются щек, шеи, рук… царапают и ласкают, делятся своим ароматом.

— Что ты делаешь, собака дурная? — Эйо подходит слишком близко и тоже оказывается на земле. Теперь не уйдет. Она и не хочет, тянется сама, ловит губами губы. Смеется.

— Что ты со мной сотворила?

— Это не я, — шепчет, трется щекой о щеку, — это место такое… живое… Ты слышишь?

Нельзя не услышать.

И место, и ее саму. Сердце колотится быстро, нервно. И замирает на долю мгновенья, стоит коснуться горячей оголенной кожи. Отпустить.

Поймать.

И удержать в руках. Больше нет места — только Эйо.

— Радость моя…

Она не ускользает, тянется навстречу. Неловкие прикосновения, через робость и страх. Нежность, которая только подхлестывает. И запах, изменяющийся, тяжелый, выдающий ее возбуждение.

И не спешить не выходит: иначе Оден сойдет с ума.

Он уже… но какая разница?

Все же Эйо в последний момент попыталась его оттолкнуть, уперлась ладошками в плечо, вытянулась струной… поздно.

И от обиды, неловкости, боли впилась в шею.

— Все уже, все… сейчас пройдет.

Она судорожно выдохнула и разжала зубы. На поцелуй ответила, но вряд ли услышала хоть слово.

Эйо перестала существовать, но появился источник чистой первозданной силы. Она вливалась бурлящим живым потоком, и Оден пил, глотал, захлебываясь почти, и в то же время страшась упустить хоть каплю.

Сладкая.

Горькая.

Ледяная, как родниковая вода. И обжигающая до того, что он сам того и гляди вспыхнет. Подобная сила жила в открытых ранах Каменного лога, в его огне, что рождался под самым сердцем земли, в мучительном жаре, переплавлявшем каждого. Она оставалась в теле клеймом и даром.

А нынешняя, накрыв первой волной, схлынула.

— Эйо…

Она дышала. Во всяком случае, дышала.

— Эйо, очнись…

Дыхание было глубоким и спокойным. Сердце билось ровно. Только вот тело ее было легким, тряпичным, и отзываться Эйо не желала.

Оден звал. Тормошил.

И добился только того, что Эйо вздохнула, обняла его и пробормотала сонно:

— Отстань. Я больше не хочу. Я устала.

Королева Мэб явилась ночью. Она шла, касаясь вереска, и лиловые цветы осыпались под ноги.

— Ты все-таки решился, — сказала она. — И убивать не стал… добрый?

— Что с ней?

— Спит. Устала. Думаешь, легко удержать в себе целый мир? — Королева собрала сухой вереск и протянула. — Возьми.

— Зачем?

— На память.

Вереск падал на ладонь и рассыпался прахом.

— Видишь, какая ненадежная у тебя память…

— Пока не жаловался.

— Пока, — спокойно согласилась Королева. — Отпусти ее. Не прикасайся больше. Не привязывай. Ей будет больно, но эту боль можно вынести. Более того, она забудется очень и очень быстро.

— А если нет?

Мертвый вереск ничего не весил, и ветер сдувал его с ладони, высевая по пустым склонам гор. На вопрос Королева не ответила.

— Я пришла попрощаться.

— Насовсем?

— Теперь это зависит только от тебя. Но если вдруг понадобится моя помощь, то цену ты знаешь. Позови, откликнусь и… Оден, не думай, что Стальной Король чем-то лучше меня.

Оден не думал.

В этом его сне больше не было место ни для Королевы, ни для Короля. Но сон рассыпался. Он был непрочным, зыбким и ненастоящим, и очнувшись, Оден четко ощутил запах сухого вереска. Впрочем, это солнце выжаривало склоны докрасна. Туманы не при чем.

Я была небом. И жаворонком.

Ястребом на гнезде.

И старой гадюкой, что грелась на камне.

Семейством мышей. Пауком. Паутиной. Мухой, прилипшей к ловчим нитям. И пчелой, что собирала вересковый нектар. Я была самим вереском, каждым стеблем его. И тонкими корнями, и землей, в которую они уходили. Водой…

Сотней родников и звонкими жилами, запертыми в камне. Камнем тоже, но совсем немного.

Я была.

Всем и сразу.

А еще собой, сложенной из разноцветных кусочков места и мира. Им было тесно во мне, а мне хотелось поделиться. С кем?

Не знаю.

Не помню. Разве это имеет значение?

Я отдавала силу, а ее не становилось меньше. И я устала быть всем миром сразу, поэтому уснула. А потом проснулась и поняла, что я — это снова я.

У меня имя есть.

Эйо. Радость.