Невеста Абидосская. Турецкая повесть Лорда Байрона. Перевел с английского Иван Козлов

Девять стиховъ на шесть Байроновыхъ. Земля, какъ рай, прекрасная! Увы! зачѣмъ она предана злодѣямъ! Байронъ этого не говорилъ и не сказалъ-бы. Далѣе: люди съ безжалостной душою, у которыхъ въ сердцѣ месть. Во первыхъ, къ чему шутъ месть? и притомъ выражаетъ-ли это: – are the hearts which they hear – дики сердца ихъ? Какъ хорошо потомъ идетъ прилагательное wild къ звукамъ прощаній любовниковъ и уподобленіе съ сими дикими звуками повѣстей Востока! Послѣдняго не замѣтилъ Переводчикъ называя повѣсти Востока печальными, какъ стонъ любви и поцѣлуй прощальный, ибо стонъ любви не всегда бываетъ печаленъ, а просто поцѣлуй прощальный, можетъ еще порадовать, если это не the accents of lovers' farewell.

Возьмемъ для примѣра еще стансъ, въ которомъ находилось-бы описаніе дѣйствія или собственно повѣствованіе. Вотъ IX й, изъ первой пѣсни. Зюлейка и Селимъ слышали волю Яфара. Селимъ сидитъ подъ окномъ: передъ нимъ войска Яфара, предводимыя самимъ Пашою, занимаются военнымъ ученьемъ.

His head was leant upon his hand,
His eye looked o'er the dark blue water
That swiftly glides and gently swells
Between the winding Daidanelles;
И подгорюнясь, думы полный

,На синія морскія волны
Угрюмый юноша взиралъ:
Межъ Дарданеллъ онѣ сверкали,
Струились тихо и плескали
Въ излучинахъ прибрежныхъ скалъ.

Это передано довольно хорошо, только прилагательныя: думы полный и угрюмый, опять лишнія. У Байрона: Селимъ «склонивъ голову на руку, смотрѣлъ на синія волны моря, которыя (не струились тихо и плескали въ излучинахъ прибрежныхъ скалъ), но (swiftly glides and gently swells) быстро текли и тихо вздымались въ проливѣ Дарданелльскомъ.» Картина съ природы (у Переводчика, размножены подробности и живопись сдѣлалась мѣлка.

But yet he saw nor sea nor strand,
Nor even his Pacha's turbaned band
Mix in the game of mimic slaughter
Careering cleave the folded felt
With sabre stroke right sharply dealt;
Но онъ, унылый, не видалъ
Ни моря съ синими волнами,
Ни поля съ дальными холмами,
Ни чалмоносцовъ удалыхъ,
Стремящихся, передъ пашою,
Шумъ грозный сѣчей роковыхъ
Представить бранною

игрою;Не видитъ онъ, какъ къ облакамъ
Ихъ кони вихремъ прахъ взвѣваютъ,
Какъ сабли острыя мелькаютъ,
И какъ съ размаха пополамъ
Чалмы двойныя разсѣкаютъ.

Видалъ и бранная игра, здѣсь ошибки противъ языка; всѣ другія курсивомъ напечатанныя слова не нужны. У Байрона: «Но онъ не видитъ ни моря, ни прибрежныхъ скалъ, ни даже чалмоносного войска Паши, представляющаго примѣрную битву, воиновъ, на всемъ скаку разсѣкающихъ сложенный войлокъ (Это одна изъ воинскихъ экзерцицій Турковъ. Ихъ острыя сабли разсѣкаютъ войлокъ сложенный въ два, три раза. „Только ихъ сабли (прибавляетъ, въ примѣчаніи, Байронъ) могутъ разсѣкать его съ одного взмаха.“)».

Nor marked the javelin-darting Crowd,
Nor heard their Ollahs wild and loud —
He thought but of old Giaffirs daughter!

«Не замѣчаетъ бросанія копей, не слышитъ дикаго и громкаго крика: Оллахъ! Онъ думаетъ только о дочери стараго Яфара!» Переводъ Г-на Козлова:

Не слышитъ омъ, какъ громкій крикъ
За свистомъ дротиковъ несётся,
И какъ въ долинѣ раздается:
Олахъ! олахъ! ихъ дикій кликъ:
Душа полна мечтой одною,
Яфара дочерью младою.

Скажутъ: «Передать всю силу подлинника не возможно!» Отчасти съ этимъ соглашаюсь; но Жуковскій умѣлъ однакожь, переводя Шильонскаго Узника, сдѣлать это возможнымъ? Представляю его трудъ, какъ образецъ переводовъ и слѣдовательно, имѣю право сказать: переводить Байрона въ полной его силѣ, блескѣ и величіи можно, только трудно; но тѣмъ славнѣе подвигъ.

П.

«Московскій Телеграфъ», No 12, 1826