Невеста берсерка (СИ)

— Если норны так спряли нить его судьбы, то что он может поделать? — вопросом на вопрос ответила Рагнхильд.

Убби, скривившись, пробормотал:

— Норны… он Ермунгардсон. Не просто ярл. И вдруг какая-то рабыня…

— Он имеет право выбирать сам, разве не так? — со значением сказала Рагнхильд. — Ярл Харальд в своем праве. В конце концов, ему решать, кто ляжет в его брачную постель — и кому он подаст свой свадебный эль. Кроме того, все знают, что женщины ярла долго не живут. Может, поэтому он и выбрал рабыню? Чтобы не ждать потом мести от родичей жены?

— Так взял бы одну из твоих сестер, — проворчал Убби. — Из тех двух, нетронутых. Чем не жена? Дочка конунга. И родичей нет, мстить некому. Разве что…

Он посмотрел на Рагнхильд и осекся.

Та ответила ему ласковой улыбкой.

— Он берсерк, Убби. И он уже выбрал. Отведи-ка меня лучше к женщине ярла. Слышал, что он сказал? Я должна научить ее всему, что знают женщины Нартвегра.

— Пошли, — пробормотал Убби. И зашагал к главному дому, рассуждая на ходу: — С другой стороны… я уже свой второй свадебный эль буду пить, а он и первого еще не пробовал. Хоть и берсерк, а все равно человек. Кого хоть выбрал-то? Темноволосую или светловолосую?

— Светловолосую, — отозвалась Рагнхильд, спеша за ним следом.

— Да? — поразился Убби. — Та, вторая, будет покрасивей. Ну, выбрал, так выбрал.

— Так и сказал — утопит? — безрадостно спросила Забава.

Маленя покивала головой, горестно поджимая морщинистые губы. Сказала дрожащим голосом:

— Что ж ты, девонька… неужто и впрямь самому ярлу приказывать начала? За такое и жизни можно лишиться.

— Да я все равно здесь не заживусь, — пробормотала Забава.

И сердце у Малени оборвалось. До того спокойно девка сказала эти слова…

— А тебя-то, бабушка, за что? Разве можно за чужое слово безвинного человека жизни лишать?

— Мне ярл велел научить тебя их языку, — Маленя не сводила с Забавы глаз, наполненных слезами. — А раз так, то я за каждое твое слово в ответе.

Забава вздохнула, встала с кровати. И прошлась от изголовья к сундукам, стоявшим у стены напротив. Затем обратно.

— Я ему больше ни слова поперек не скажу. Ты, бабушка, за себя не бойся.

Ох, девка, ох и горемычная, подумала Маленя. А вслух произнесла:

— Не думай ты об этом, Забава. Глядишь, легче будет. Вон ярл к тебе сердцем прикипел, все прощает, все позволяет. Даже рукой хозяйской, как положено, еще ни разу не вразумлял. И убить всякий раз грозится не тебя, а других. Может, и пронесет? И зря ты смерти дожидаешься…

Забава еще раз прогулялась от изголовья до сундуков. Тоскливо глянула на крохотное окошко в самом углу опочивальни. Толстые деревянные ставни отливали маслянисто-желтым в свете, падавшем от светильников, расставленных по полкам. Открыть бы, да посмотреть хоть на траву. Неба из такого оконца все равно не увидишь…

Но нельзя. Покои выстудит холод со двора, и бабка Маленя будет тереть колени, жалуясь на боль. В одной из стенок торчал каменный бок печки, топившейся снаружи, из прохода, и обогревавшей сразу два покоя. Но сейчас печка была холодной — чужане, похоже, топить начинали поздно, когда снег уже выпадет.

— Может, и зря, — согласилась Забава, чтобы не тревожить бабку пустыми разговорами.

И припомнила далекие крики, что слышала на корабле до прихода Харальда. Наубивался, небось, пока городище здешнее захватывал — вот и не трогает ее пока.

Однако морда звериная, сиявшая на его лице, погасла, когда они были вместе. И если она тому причиной…

Забава тряхнула головой. К чему саму себя обманывать? Кровей ведьмовских в ней нет, и ничего такого она не делала. Значит, все дело в самом Харальде. Может, зверь, что в нем сидит, мордой отблескивая, просто с ней тешится. Показался и затаился. Играет с ней, как кошка — та тоже пойманную мышь не сразу есть начинает. Сначала оставит, потом лапой снова закогтит…

Он небось и с другими так играл. Пока те не померли.

Нечего себя надеждами тешить, подумала Забава. Все бабы, что у Харальда были, теперь мертвы. И с ней так будет — просто ее время пока не пришло.

Но даже то время, что ей отпущено, придется прожить с оглядкой. Осторожничать на каждом слове, как это было с теткой Настой.

А то Харальд-чужанин и впрямь кого-нибудь утопит из-за нее. Уж больно у него лицо было страшное, когда он выходил.

— Скучно мне, бабушка, — пожаловалась Забава, еще раз пройдясь по покою. — Одежды себе нашила. Еще и бабы эти помогли, так что вон, целый сундук с готовой рухлядью теперь стоит. Делать нечего, наружу не выпускают. Там, где мы раньше жили, мне хоть выходить позволяли. А тут все время взаперти…

— Так ты сядь да шей своему ярлу рубаху, — посоветовала Маленя. — Все дело. И себя займешь, и руки пустовать не будут.

Забава на ходу качнула головой.

— Я уже начинала ему шить ему. Только Харальду мое рукоделье не понравилось. Взял да кинул на сундук. Так эта рубаха и осталась там, в его доме.

Маленя, пожевав губами, осторожно заметила:

— А тебе главное — себя занять. Садись, иглу бери. И будем слова учить. Хорошие, приветливые, чтобы было чем ярла встречать.