Невеста без фаты

Кит стиснул зубы. Он ненавидел себя за тайную слабость – он не мог отказать нуждающемуся в помощи.

– Ладно, договорились. Шпага меня кормит, нанимают ли меня телохранителем или чертовой гувернанткой.

Принятое решение не улучшило ему настроения. Час от часу он все больше мрачнел, и к тому времени как вернулся к себе в академию, уже не был годен ни на что, кроме доброй драки. Он согласился подготовить своего соперника так, чтобы тот смог «ослепить» женщину, которую он, Кит, хотел и не мог иметь. Он дал слово Вайолет и дал слово Годфри. И что он за человек, если раздает обещания, которые не в силах исполнить? Неутоленное желание болезненно напоминало о себе. Кит был зол, как никогда.

Ситуация усугублялась еще и тем, что его студенты не видели причин для того, чтобы нарушать традицию отмечать шампанским успешное выступление. Киту праздновать было нечего.

И все же он не поддался искушению утопить свои горести в вине. Стоит ему начать пить в таком вот настроении, и он уже не сможет остановиться. Он воспитывал в своих студентах самодисциплину и должен быть для них примером, даже если это его убьет.

В тот вечер он до полуночи занимался со своими студентами. Он не давал им спуску, критикуя неуклюжие маневры, слишком размашистые выпады, сгорбленные плечи. Он муштровал их так, словно их завтра рекрутируют в мечники. Он доводил их до изнеможения. В конце концов сил противостоять учителю не осталось ни у кого, кроме Пирса Кэрролла.

Пирс принял вызов учителя так, словно с самого начала ожидал, чем все кончится.

– Мне не к чему придраться, – признал Кит, когда они с Пирсом скрестили клинки. – Но вы так чертовски хорошо фехтуете, что я не понимаю, почему вы не хотите сами получить диплом магистра шпаги.

– А зачем мне диплом?

– Для престижа.

– Мне плевать на престиж. И мне не хочется попусту тратить время и деньги. Я и сейчас могу зарабатывать своей шпагой. Почему бы вам не украсть у Годфри женщину, которую вы хотите?

Кит выбил шпагу из рук Пирса и отшвырнул ее ногой.

– Не смейте никогда больше говорить подобное.

Пирс поднял руки:

– Простите. Я не понимал, что это больше, чем страсть. Теперь я понимаю. Это личное. Никогда больше не заикнусь об этом. Тысяча извинений.

Кит повесил свою шпагу на стену. Он не проронил ни слова, пока Пирс пристегивал шпагу и надевал плащ. Пирс вышел, ничего не сказав.

Больше, чем страсть.

Это, видимо, слишком заметно, так что нечего пытаться это скрыть.

Это любовь, и она причиняла боль, словно бы его ранили прямо в сердце.

Как могла женская улыбка делать его беззащитным после всех испытаний, которые он перенес? Он думал, что эти испытания его закалили. Он ошибался. Как мог один поцелуй вновь превратить его в того несчастного нищего мальчишку?

Он был одинок, и лишь одна Вайолет могла скрасить его одиночество.

Он голодал, и он не видел способа утолить этот голод, поскольку лишь Вайолет могла его утолить.

К тому времени как экипаж подъехал к дому, леди Эшфилд сморило. Вайолет осторожно разбудила ее, и Годфри с Твайфордом проводили тетю к двери. Франческа отказывалась пользоваться тростью. Как странно, думала Вайолет, что та же самая трость, которая в руках джентльмена считается символом престижа, в руках пожилой женщины является символом дряхлости.

Занятая своими невеселыми мыслями, Вайолет не заметила девочку, стоявшую между тележкой торговца устрицами и фонарным столбом. Вайолет увидела ее лишь тогда, когда девочка выскочила ей навстречу.

Девочка была милой и пригожей, и вначале Вайолет показалось, что она ее знает. Что-то очень знакомое было в ее больших, широко расставленных голубых глазах. Еще один призрак из прошлого? Что-то в последнее время она слишком много думает о тех далеких днях.

– Мисс Ноултон? – спросила девочка, протянув Вайолет руку.

Вайолет опустила взгляд и увидела зажатое в детской руке письмо.

– Что это? – тихо спросила она.

– Это от моей мамы, мисс. Она спрашивает, простили ли вы ее, и она хотела бы пригласить вас к нам домой в следующий вторник в три часа дня. Мою маму зовут Уинифред Хиггинс.

– Уинифред?! – Вайолет вгляделась в лицо девочки. Неудивительно, что оно показалось ей знакомым. Те же черты, тот же живой взгляд, что и у незадачливой гувернантки из ее, Вайолет, отрочества. – Ты… ты ее дочь?

Девочка серьезно кивнула. Она выглядела гораздо старше своих лет. Господи, по подсчетам Вайолет, выходило, что ей не могло быть больше десяти. Но с другой стороны, и Уинифред в свое время выглядела гораздо старше своих семнадцати. Ее внешность – внешность взрослой женщины – и обманула тогда опекунов Вайолет.