Невеста Борджа

Чезаре отправился на север и благополучно вернулся в свой лагерь; но прежде, чем он добрался до ворот Пезаро, король Людовик увел свою армию. Герцог Лодовико собрал достаточно сил, чтобы предпринять серьезную попытку вернуть Милан (несомненно, этот факт дал прекрасной пленнице Чезаре, Катерине Сфорца, повод позлорадствовать).

Лишившийся солдат и молча проклинающий французов Чезаре вынужден был отказаться от попыток взять Пезаро.

За ужином его святейшество побагровел от гнева, пересказывая эту историю и понося непостоянство французского короля.

Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы сдержать довольную усмешку.

КОНЕЦ ЗИМЫ 1499 ГОДА Глава 30

С театра боевых действий пришли вести о том, что Чезаре неохотно заключил перемирие с Джованни Сфорцей под Пезаро и возвращается домой вместе с папской армией — и везет с собой свою прекрасную пленницу, Катерину Сфорца, которую поместят за крепкие каменные стены замка Сант-Анджело. Мысль о его возвращении наводила на меня страх.

Донна Эсмеральда непрестанно приносила новые тревожные слухи. В Риме вошло в употребление новое выражение — «ужас Борджа». Его употребляли, говоря о душевном состоянии тех несчастных, которые имели неосторожность служить Борджа и оказаться посвященными в какие-то их тайны, ибо расплата за это становилась все более очевидна.

Все — кроме семьи, добросовестно закрывающей глаза на этот факт, — считали само собой разумеющимся, что Чезаре убил своего брата Хуана, обуянный желанием самому заполучить всю Италию. В том, что его назвали в честь императоров Древнего Рима, видели не совпадение, а знак судьбы.

Поэтому когда коннетабля испанской гвардии — человека, некогда пользовавшегося у Чезаре уважением и доверием, но впоследствии утратившего благосклонность хозяина, — нашли плавающим в Тибре, никто не удивился. Кто-то крепко связал ему руки за спиной и засунул его в мешок.

Я никогда не говорила о подобных происшествиях ни с Лукрецией, ни с Джофре, точно так же, как и его святейшество никогда не упоминал о них ни во время аудиенций, ни на совместных, ныне редко случающихся трапезах, даже когда негодовал по поводу возмутительных обвинений, возводимых на его сына. Можно было подумать, будто никакого случая с несчастным коннетаблем никогда не происходило да и сам этот несчастный никогда не существовал.

Были и другие смерти, о которых рассказывала Эсмеральда: две из них произошли в лагере у Чезаре при загадочных обстоятельствах.

Первой была странная кончина епископа Фердинандо д'Альмайды. Д'Альмайда, о котором поговаривали, что порочностью и честолюбием он не уступит никакому Борджа, тенью следовал за Чезаре с момента его свадьбы с Шарлоттой д'Альбре, отправившись за ним и в Романью. Многие считали его соглядатаем короля Людовика.

Однажды Чезаре заявил своим людям, что д'Альмайда получил смертельную рану «в ходе битвы», но никому не позволил осмотреть тело; за этим воспоследовали поспешные похороны. Слуги, обмывавшие тело, сообщили, что у епископа не было ни единой раны. Причиной же смерти была «лихорадка Борджа» — состояние, вызванное порошком голубовато-стального цвета.

Кантерелла — еще одно слово, которое вошло в моду и которое шепотом повторяли по всему Риму.

Через некоторое время скончалась еще одна жертва — кардинал Джованни Борджа, известный под прозвищем Меньший. Этот кардинал был кузеном Борджа, членом другой ветви семьи и родственником Джованни Борджа Большего, кардинала Монреальского, присутствовавшего на моей свадьбе.

Не могу сказать, знал ли молодой Джованни что-либо такое, что могло поставить его под удар. Мне известно лишь одно: этот человек был очень близок к своему более могущественному родственнику и был в долгу у него. Он отправился из Рима в Романью для личной встречи с Чезаре — якобы затем, чтобы поздравить его с захватом Имолы и Форли.

Но прежде, чем Джованни добрался до лагеря Чезаре, его поразила внезапная горячка — вне всякого сомнения, «лихорадка Борджа»; известно было, что это кантерелла вызывает сильный жар и кровавый понос. Вскоре после этого кардинал умер.

Его тело отослали обратно в Рим, а там быстро предали земле в соборе Санта Мариа дель Пополо, в безымянной могиле.

Однажды вечером во время ужина Джофре выразил сожаление по поводу кончины кардинала.

Его святейшество швырнул вилку на стол с такой силой, что все вздрогнули. Я подняла голову от тарелки и увидела, что Александр нахмурился и покраснел от гнева.

— Никогда больше не упоминай при мне этого имени! — рявкнул он на сына с такой свирепостью, что на некоторое время все притихли.

— Я уже рассказывала, что сделал сегодня за завтраком маленький Родриго? — весело спросила Лукреция, нарушив неловкое молчание.

Это успокоило его святейшество; он повернулся к дочери и выжидательно улыбнулся.

— Он такой сильный — уже вовсю машет ручками и ножками, и хотя я знаю, что для этого он еще слишком мал, но сегодня он так вцепился мне в руку, что мне показалось, что сейчас он сядет сам.

Александр смягчился.