Невеста Борджа

В канун нового, 1500 года в Зале святых был устроен большой пир; на него были приглашены члены семьи и многие влиятельные кардиналы и аристократы. Поставили огромный стол, дабы вместить всех гостей и немереное количество деликатесов; вина, приправленного пряностями, было столько, что хватило бы заполнить Тибр. Я уже привыкла к чрезмерной пышности папского дворца, но тем вечером он снова казался впечатляющим, если не сказать волшебным. Каминная полка и стол были увиты гирляндами из вечнозеленых растений и украшены оранжевыми ароматическими шариками, источавшими приятный запах; стены и притолоки украшала золотая парча. Огонь в большом камине, наряду с сотней свечей, наполнял зал теплым сиянием, и на наших золотых кубках, на позолоченных потолках, на полированном мраморном полу плясали блики пламени. Даже белокурые волосы святой Катерины, и те искрились.

Его святейшество пребывал в необыкновенно веселом расположении духа, несмотря на свое нездоровье. За последнее время он заметно постарел: белки его глаз пожелтели от печеночного недуга, волосы из серо-стальных сделались белоснежными. Складки кожи под подбородком обвисли, а нос и щеки стали красными от лопнувших сосудов. Однако он был одет в великолепное облачение из бело-золотой парчи, усыпанной алмазами, и в шапочку, сотканную из золотых нитей, — ее сделали специально для этого праздника. Когда Папа поднял свой кубок, рука его немного дрожала.

— За тысяча пятисотый год! — воскликнул он, обращаясь к многочисленным гостям, собравшимся за столом. — За год юбилея!

Он улыбнулся, гордый патриарх, когда мы повторили его слова. Затем он сел и жестом велел остальным садиться.

Александр решил, что в честь такого знаменательного момента следует произнести речь.

— Христианский юбилей, — провозгласил он, как будто мы не знали, о чем идет речь, — был учрежден двести лет назад Папой Бонифацием Восьмым. Он происходит от древнего израильского обычая, по которому один год из пятидесяти объявлялся священным — временем, когда прощались все грехи. Этот термин, — добавил он с шутливым видом, изображая педанта, — происходит не от латинского слова jubilio, «кричать», как полагает большинство латинских ученых, а от еврейского jobel — так назывался бараний рог, которым подавали знак к началу празднества.

Папа раскинул руки.

— Бонифаций увеличил промежуток с пятидесяти лет до ста, и вот нам осталось всего несколько часов до события, которое мало кому из людей случается застать на своем веку.

В голосе его зазвучала гордость.

— Все труды, которые мы предприняли за последний год: постройка новых дорог, починка ворот и мостов, ремонт базилики Святого Петра, — все это теперь обретает особый смысл.

На этом месте Александру пришлось сделать паузу, поскольку кардиналы, многие из которых приставлены были следить за проведением этих работ, зааплодировали.

— Рим, как и все мы, готов к моменту великой радости и прощения. Я издал буллу, гласящую, что все паломники, которые посетят в этом святом году Рим и собор Святого Петра, получат полное отпущение грехов. Мы ожидаем, что это путешествие предпримут более двухсот тысяч человек.

Я сидела рядом с братом и Лукрецией, слушала Папу и улыбалась; радостное возбуждение и предвкушение, владеющее толпой, подействовало и на меня. Но мою радость подтачивало беспокойство, мое стремление прощать спорило с болью. Я не знала, что может принести с собой этот год, поскольку как раз сейчас Чезаре Борджа сражался вместе с французами в Милане. Я взглянула на Альфонсо; он взял мою руку и пожал, понимающе и успокаивающе.

Что касается Лукреции, она не заметила нашего с Альфонсо беспокойства. Она слушала отцовскую речь с восторгом и воодушевлением: теперь, когда и муж, и ребенок были рядом с ней, Лукрецию переполняло счастье. Думаю, она просто не позволяла себе думать о том, что может произойти, если ее брат вмешается в ход событий; она так долго была лишена нормальной жизни, и я не могла обвинять ее за то, что она предпочитает сохранять неведение. Тем вечером довольство Лукреции сказалось на ее внешнем виде: я никогда не видела ее такой красивой.

К счастью, лекция Папы оказалась короткой, и вскоре мы приступили к трапезе. После того как мы поели и слуги убрали со стола, я не захотела оставаться на празднестве, а пробыла лишь столько, сколько требовали приличия.

Я вернулась к себе в спальню и обнаружила донну Эсмеральду на коленях перед ее алтарем святого Януария.

— Эсмеральда! Что случилось?

Эсмеральда подняла голову. Ее смуглое лицо, обрамленное седыми волосами под черным покрывалом, было все в потеках слез.

— Я молю Бога не насылать конец света.

Я испустила длинный вздох и успокоилась, хотя суеверность Эсмеральды вызвала у меня легкое раздражение. Многие провинциальные священники вбили себе в голову, что 1500 — дата, созданная людьми — столь важна для Бога, что он избрал ее для Апокалипсиса. Я слыхала, как слуги со страхом шептались об этом.

— Зачем это надо Богу? — спросила я без особого сочувствия.