Невеста Борджа

Сзади до меня донеслись негромкие, но отнюдь не нежные слова:

— Это была последняя моя попытка, мадонна. Теперь я знаю, на чьей стороне стою и что мне делать.

Я не потрудилась ответить.

Весна сменилась летом, а с нами каким-то чудом ничего за это время не стряслось. Король Людовик не двинулся на Неаполь, а жизнь в семействе Борджа текла без происшествий.

Чезаре, отговариваясь неотложными заботами об армии и политическими делами, перестал присутствовать на наших ужинах у Папы. После того вечера мы с ним не разговаривали и практически не виделись, разве что мимоходом; и взгляды, которыми мы обменивались, были холодны. Донна Эсмеральда сообщила, что, когда Чезаре не совещается с отцом либо с французскими представителями, он проводит ночи в обществе куртизанок или многострадальной Катерины Сфорца, которую тайком проводят из камеры в замке Сант-Анджело к нему в покои. Охраняющие Катерину стражники говорят, что она очень красива — так шепотом рассказывала мне Эсмеральда, — у нее волосы цвета светлой соломы и такая белоснежная кожа, что в темноте она сияет, словно опал. До плена она была полненькой, но от жестокого обращения Чезаре сильно исхудала.

Я никогда не видела эту женщину, но иногда мне казалось, будто ее исполненное скорби и гнева присутствие ощущается в тех самых коридорах, по которым я когда-то ходила, пробираясь в покои Чезаре. Да, правда, я испытывала по отношению к ней некоторую ревность, но основным моим чувством было чувство родства. Я знала, каково подвергаться насилию, каково быть беспомощной и ожесточенной.

Чезаре ни на публике, ни в семейном кругу даже не пытался изобразить хоть какие-то знаки внимания по отношению к Альфонсо или к малышу. Однако, невзирая на все презрение Чезаре к Арагонскому дому, его святейшество продолжал выказывать нам самые теплые чувства и позаботился о том, чтобы Альфонсо во время церемоний отводилось видное место. Я верила, что Александр в душе действительно поддерживает Неаполь и Испанию и терпеть не может Францию, несмотря на то что брак его старшего сына с Шарлоттой д'Альбре явно порадовал Папу. Но я помнила также, как Лукреция, носившая ребенка от родного брата, плача от ужаса, призналась мне, что даже Папа боится Чезаре. Так что вопрос был в том, хватит ли у его святейшества силы воли, чтобы и дальше играть взятую им на себя роль защитника Неаполя.

В начале лета с Александром приключился небольшой апоплексический удар, отчего он на несколько дней оказался прикован к постели.

Впервые я задумалась над тем, какая судьба ожидает всех нас после кончины Родриго Борджа. Все зависело от того, удастся ли Чезаре до этого утвердить за собою роль светского властителя Италии. Если да, то нас с Альфонсо в лучшем случае изгонят, а в худшем убьют. Если же нет, то все будет зависеть от того, кого конклав изберет новым Папой. Если он будет благожелательно настроен по отношению к Неаполю и Испании — а пока что все указывало на то, что так оно и будет, — Альфонсо сможет без опаски уехать вместе с Лукрецией в Неаполь, а мы с Джофре сможем вернуться в наши владения, в Сквиллаче. И при нынешних обстоятельствах последний вариант развития событий представлялся мне куда более желанным.

А вот Чезаре тогда стал бы в Италии персоной нон грата. Ему пришлось бы полагаться на любезность короля Людовика и надеяться, что тот дозволит ему вернуться к исстрадавшейся супруге.

Не стану скрывать, что во время болезни Папы я обратилась к Богу впервые за много лет. И молитвы мои были черны и нечисты.

«Пожалуйста, — молилась я, — если это спасет Альфонсо и малыша, забери его святейшество сейчас».

Конечно же, Александр вполне успешно поправился. Бог снова не оправдал моих чаяний; но вскоре он изъявил свою волю весьма резко и совершенно неожиданным образом.

В один из последних дней июня — День святого Петра, учрежденный в честь первого Папы, — Александр пригласил всех нас, включая своего маленького тезку Родриго, к себе в покои.

День выдался необыкновенно жаркий, и по небу быстро плыли черные тучи, вскоре затянувшие весь небосвод. Поднялся ветер. Когда мы — Лукреция, Альфонсо, Джофре и я — шли с нашими придворными через площадь от дворца к Ватикану, от внезапного порыва холодного воздуха у меня по спине и рукам побежали мурашки и тут же раздался удар грома.

Маленький Родриго — восьмимесячный малыш, рослый и крепкий, — при этом раскате заорал от испуга и принялся с такой силой брыкаться на руках у няньки, что Альфонсо забрал его. Мы прибавили шагу, но не сумели убежать от ливня. Холодный дождь с градом обрушился на нас, пока мы спешили к ступеням Ватикана. Альфонсо накрыл голову малыша руками и сгорбился, стараясь защитить сына собой.

Мокрые и растрепанные, мы проскочили мимо стражников и влетели в огромную дверь, ища спасения в вестибюле. Альфонсо держал хныкающего малыша, а мы с Лукрецией хлопотали вокруг Родриго, вытирая его рукавами и подолами платья.

Пока мы стояли неподалеку от входа, раздался такой грохот, что тяжелые двери и пол у нас под ногами содрогнулись. Все вздрогнули от испуга, а малыш пронзительно завопил.