Невеста Черного Медведя (СИ)

Была глубокая ночь. В мою комнату принесли еще одну бадью с подогретой водой, на этот раз – для меня. Падая от усталости, я все-таки немного привела себя в порядок, а мне еще надо было поужинать, перерыть свой багаж в поисках чистой сорочки, обработать свои ссадины и царапины на руках, ключице, лице и коленях. Оказалось, я не могла даже есть, - у меня болела вся левая половина лица от мощного удара цыгана. Злая и голодная, я легла спать, но духота в комнате, даже несмотря на распахнутое окно, и гадкие воспоминания о моем похищении прогнали весь сон. Я ворочалась в постели, завидуя своим спутникам, которые, наверняка, уже несколько часов сопели в унисон друг другу.

Вдруг я почувствовала какое-то движение прямо за окном. Я мигом села на кровать и увидела, как через узкий подоконник ловко перепрыгнул цыганенок. Глаза уже привыкли к темноте, и я четко видела все его движения. Он сразу метнул в меня камень. Уклонившись, я все же получила удар вскользь по виску. Пару секунд я оправлялась от боли и удивления, и этого хватило, чтобы цыганенок оказался рядом со мной и занес очередной камень, явно собираясь разбить мне голову.

Последние события научили меня реагировать быстро, да и сноровка у меня была. Я перехватила руку мальчишки и зафиксировала его другую, быстро прислонив цыганенка к стене. Хоть он и перестал быть для меня беззащитным ребенком, я его не ударила. Просто громко позвала Оливера, зная, что он меня услышит в соседней комнате за стеной. В этот момент сопротивляющийся мальчишка стал неистово пинаться и извиваться всем телом. Пару раз он крепко ударил меня в живот, и я невольно ослабила хватку. Чертенок выскользнул и метнулся к стулу, где лежал длинный тонкий кинжал в ворохе моей одежды. Я остановилась в нерешительности: «Вдруг в меня метнет?» И в следующий момент мальчишка, рыча, как зверь, бросился на меня. Он был невероятно шустрым и гибким, наверное, в цирке он выступал с гимнастами. Инстинктивно я закрылась рукой, поскольку целился он между ребер. Цыганенок, увернувшись от моей второй руки, со всего маху ударил меня ножом. Длинное узкое лезвие прошло сквозь всю руку, едва не задев лучевую кость, и вонзилось мне в грудь. Я закричала что есть сил. Тут дверь распахнулась, и Оливер, буквально, влетел в комнату.

Он отшвырнул цыганенка в сторону, и я, задыхаясь от жуткой боли, стала оседать на пол. Появился Джек, перехватил мальчишку одной рукой за горло и грубо выволок из моей комнаты. Оливер громко крикнул, что здесь раненый человек, и чтобы немедленно принесли огня.

- Сейчас, моя родная! Потерпи, потерпи! – говорил Оливер, аккуратно поднимая меня с пола.

Я же нервно всхлипывала, мотала головой, издавала какие-то звуки, со страхом показывая на свою окровавленную руку, пригвожденную к собственной груди.

Прибежал полупьяный хозяин со свечами, примчалась его заспанная жена и испуганно заверещала у меня над ухом, стоял еще кто-то чужой в проеме открытой двери, пока вошедший Джек не вытолкнул всех зевак за порог.

Нож все еще находился в моем теле. И я категорически никому не разрешала его вытаскивать, ругаясь и плача одновременно. Я сходила с ума от боли и уже была уверена, что доживаю последние минуты своей жизни. Только через полчаса мне дали питье, которое заставило меня погрузиться в глубокий сон, что и позволило им вытащить нож и обработать раны. Последнее, что оставалось в памяти, - безумная боль и пальцы Оливера, которые гладили мои волосы.

Этот цыганский мальчишка отчасти достиг своей цели. Он что-то убил во мне. А, именно, доверие и доброту. «Не делай добра – не получишь зла»...

Я болела долго и сильно. Меня лечили, старались унять физическую боль, но я бы предпочла, чтобы облегчили мои душевные страдания. Меня подкосило то, что сделал этот ребенок. Хоть нож вошел в грудь неглубоко и не коснулся жизненно важных органов, зато он изуродовал мою душу.

Приходя в сознание, я почти не разговаривала ни с кем. Я молчала несколько дней, бессмысленно смотря в окно. Когда приходил Оливер, я делала вид, будто сплю. Он видел слезы, катившиеся из моих закрытых глаз, и понимал, что я притворяюсь. Я любила его, но мне было просто больно жить в этом Средневековье. Может, потому, что я совсем не знала этого времени и царящих в нем правил?

Мне снились сны, являвшиеся смесью страшных воспоминаний и моей болезненной фантазии. В них была и настоятельница монастыря, которая вместе с каким-то мужчиной, якобы отцом Говардом, лично замуровывали меня в стену. Вдруг вместо глаз Говарда я увидела зияющие дыры, будто от стрел, но это не мешало ему заливаться жестоким детским смехом, закладывая последний камень. Помню, что рядом висел какой-то скелет в изодранной одежде послушника. Еще приснилось, что цыгане привезли к стенам монастыря не раненого Оливера, а меня. Хотя это было вполне объяснимо, ведь я мучалась и болела вместе с Оливером, когда мы были в монастыре. И теперь он точно также переживал и страдал вместе со мной.