Затем настоятельница велела пожилым монахиням наложить целебные мази и приготовить чистую постель раненому в нежилой части монастыря. Его слуга должен был оставаться в доме охранника, а навещать своего господина ему разрешалось только в сопровождении самой старой монахини и сторожа-калеки, поскольку седой оруженосец все же оставался мужчиной в женском монастыре. Всем остальным было сказано заняться своими прежними делами – а, значит, и я должна была уйти.
В тот день и ту ночь, наполненную неспокойными снами, я и не вспомнила о фресках, из-за которых находилась в монастыре. А на следующее утро проснулась с единственной мыслью – жив ли раненый?
Спустя час своих беспрестанных раздумий я решилась пойти против правил, пусть даже за такое мне предполагался «карцер» в монастыре.
Оруженосец рыцаря одиноко сидел на земле у входа в дальнее крыло монастыря и полировал лезвие хозяйского меча. Он не ожидал меня увидеть и, буквально, подскочил на одной ноге, поскольку вторая была сплошь перебинтована и с трудом сгибалась:
- Госпожа?! Неужели Вас отпустила сюда мать-настоятельница?
- Добрый день. Конечно нет, я пришла только на минутку. И по секрету, сами понимаете, – ответила я.
И он с любопытством взглянул на виляющую между кустов виноградника тропинку, по которой я добралась сюда.
- Вы пришли справиться о здоровье моего господина?
Я кивнула, и слуга немного обиженно добавил:
- Вы - единственный человек, кого здесь это интересует. Барону промыли раны настоем белладонны и зверобоя. Вчера днем у него спал жар, однако, к вечеру появился снова и держался всю ночь, как не пытались сбить.
- Состояние больного всегда ухудшается к ночи, - грустно кивнула я, - он уже приходил в сознание?
- Если мой господин и открывал глаза, то мне об этом не известно. Ваши монахини не слишком-то разговорчивы со мной.
- Сэр, это ведь женский монастырь, многие не видят мужчин годами, и, неудивительно, что они стесняются Вас. Какого еще отношения здесь можно ожидать?
На что он, подумав, прищурился:
- Но Вы же спокойно разговариваете со мной, леди.
Тогда я поняла, что вышла за пределы своей роли тихой послушницы.
До оруженосца вдруг дошло, что он не знает, как ко мне обращаться, и решил срочно исправить ошибку. Он сказал, что его зовут Джек Глот, и что он является оруженосцем молодого Оливера Хэдли, барона и северного тана, который владеет укрепленным замком и прекрасными землями в Англии. Похоже, седой слуга гордился высоким положением своего господина.
Но попав в век натурального хозяйства из века электронных финансовых потоков, я с иронией отнеслась к рассказу Джека о богатстве своего господина. Я знала, что северным «таном» называют еще с кельтских времен знатного феодала северных земель, но мне было все равно, сколько свиней у него в хлеве, и сколько репы растет на его чудесных полях.
Когда же я представилась в ответ, Джек немного смутился. Мое имя звучало теперь «Элизабет», но фамилию я оставила свою родную – Кравченко, я ей гордилась и ни за что не собиралась менять, пусть даже для иностранцев она звучала непривычно.
Опасаясь гнева настоятельницы, которая могла обнаружить мое отсутствие, я должна была торопиться:
- Я прошу Вас, Джек, если вдруг барону станет хуже, постарайтесь сообщить мне. А я в свою очередь попытаюсь ему помочь.
- Вы знаете какие-то особые травы? Иноземные? - полюбопытствовал собеседник.
- Ну... скажем, да. У меня, пожалуй, чуть больше возможностей в вопросе лечения. Однако будем надеяться, что Ваш господин поправится.
Джек с неподдельной искренностью поблагодарил меня за такое отношение к его хозяину. А затем разулыбался и спросил:
- А юная леди еще послушница?
- Да, мне до монахини – как до луны, в смысле… далеко. Смирения, как видите, не хватает.
Джек продолжал улыбаться – то ли манера общения, то ли мой ответ ему пришелся по душе. Но одно я помню точно: тогда я искренне желала помочь раненному человеку, и не более того. Никаких эмоций, кроме сопереживания не было тогда в моем сердце. А поскольку у меня была небольшая аптечка из двадцать первого столетия, я могла оказаться полезней, чем все опытные целительницы Средневековья, поэтому и предложила свою помощь. К тому же, спасти человеку жизнь - что может быть важнее в этом мире?
Напоследок оруженосец Джек сообщил, что обязательно расскажет барону о моем участии в его судьбе. Я улыбнулась и пожала плечами, но почему-то отговаривать не стала.
Вернувшись в сад к другим работающим девушкам, я сразу услышала их разговоры о раненом. Не я одна интересовалась его здоровьем, но только у меня хватило смелости пойти и прямо спросить об этом у его слуги. А вот размышления о семейном положении и богатстве умирающего рыцаря стали основной темой для обсуждений послушниц в течение всех последующих недель.
На следующий день после утренней молитвы меня ждала крайне приятная новость.