Невеста Черного Ворона

Никаких узелков, – сказала Ингрун. Душа должна быть свободна. Только так возможна полноценная жизнь. Душа должна вернуться и прирасти сама.

Но для этого придется нырнуть на дно огненной бездны.

Русалки не способны на такое, огонь не их стихия.

Узелок.

Легко сказать, но найти и понять, что делать – совсем не легко. Не ошибиться. Ингрун рассказала мне, но… Лишь бы не сделать хуже. Развязать узелок – значит убить его.

Боги… Даже некого попросить о помощи. Небесная Мать не поможет в таких делах. А просить Темного…

Закрыть глаза, почувствовать себя с ним единым целым. Позволить себе провалиться.

Со мной уже было такое. Провалиться…

Это почти невозможно.

Нужно самой немного умереть, уйти…

И тогда я увижу…

С первой попытки я пугаюсь и выныриваю назад.

Так, успокоиться. Нельзя так делать. Если уж решилась, то идти до конца. Иначе это смерть для нас обоих.

Успокоиться.

Я прижимаюсь к нему и всем телом чувствую его дыхание.

Мне плохо от того, что я собираюсь сделать. Но иначе не выйдет.

Я не знаю других путей.

Второй раз легче.

Сначала кружится голова. Слабость, почти до тошноты, но это нужно преодолеть. Уйти… Я могу.

Самой исчезнуть…

Почти так же, как выпрыгнуть в окно башни. Но теперь все зависит только от меня.

Оторваться.

И я вижу его словно совсем другим зрением. С закрытыми глазами. Вижу свет. И тонкую ниточку… Я пытаюсь нащупать… Вот!

Я почти не верю, что все это реальность. Да и не надо. Надо просто делать.

Узелок. Так крепко. Я пытаюсь нащупать, пытаюсь справиться.

Слышу, или скорее чувствую, как Нарин стонет сквозь зубы. Ингрун сказала, что это так, словно тебя разрывает изнутри. Но нужно, чтобы он тоже не попытался вырваться из моих рук. Нужно его согласие. И мужество.

Я уже почти…

А потом мы вместе с ним полетим в бездну колодца.

В пламя.

Часть его души уже там. Нужно собрать все. Все осколки. Каждая смерть отрывает все больше, он скорее там, чем здесь. Его душа похожа на потрепанный парус. Нырнуть. Нужно пройти это и, оттолкнувшись от самого дна – вернуться. Вместе. Я должна вынырнуть и вытащить его.

Огонь обжигает.

Я держу его за руку. Это так странно. Моя душа держит за руку его душу. Крепко-крепко. И мы горим.

Самое главное – не испугаться и не рвануться назад. Выдержать. Заставить себя выдержать и не рвануться назад раньше времени, сгореть до конца.

Это почти невозможно.

Невозможно!

У меня нет сил.

Паника. Но паниковать нельзя. Еще немного…

Огонь!

И я почти растворяюсь в этом огне. От меня остается лишь пепел.

* * *

– Тиль…

Я почти не ощущаю своего тела. Такая легкость. В голове звенит.

Я парю где-то в небе, среди облаков. Я еще и там, и здесь.

– Тиль!

Он хочет, чтобы я открыла глаза.

Но здесь в облаках так хорошо… мягко… спокойно… Блаженная прохлада вместо огненной бездны. Так хорошо! Хочется остаться. Я страшно устала…

Я ведь сделала это!

Я думала, что умру, что уже поздно… это конец…

Но я достала до самого дна! Я видела, как его душа там наполняется светом, растет. Из тонкого, едва различимого призрака превращается почти в человека, переливающегося огнем изнутри. Обретает силу.

Теперь наверх!

И я отталкиваюсь со всей силы и лечу вверх, все так же крепко держа его.

– Тиль! Очнись, Тиль.

Что-то касается моего лица.

– Тиль, ну, давай же!

Нужно усилие, чтобы вернуться из облаков. К нему.

Здесь так хорошо.

А там страшно.

Но Нарин зовет меня. Я нужна ему.

И я открываю глаза.

– Тиль!

Он смеется. Это такой нервный смех облегчения, когда уже все позади.

Он прижимается лбом к моему лбу, щекой к моей щеке, носом… он целует меня.

И я, наконец, возвращаюсь.

– Нарин… – шепчу я.

Он улыбается – широко и счастливо.

И все равно, что мы в тюрьме, что связаны руки и что надежды почти никакой.

Но я сделала это!

Все получится.

– Как ты? – спрашивает он.

– Хорошо, – я улыбаюсь в ответ.

И только сейчас вспоминаю. Пытаюсь сесть. Тело слушается плохо, все затекло, и приходится разминать суставы, словно я лежу тут целую вечность.

– Сейчас, – говорю я. – У меня есть нож, я освобожу тебя.

Он поворачивается на живот, потом на бок, спиной ко мне, чтобы было удобнее.

Я достаю и режу. Веревки крепкие, поддаются с трудом, да и намотано так, что видно – его боялись.

Наконец, у меня выходит.

Он встает сначала на колени, поводит плечами, встряхивает руки. Пальцы словно задеревенели, тоже не слушаются.

– Спасибо тебе, – говорит он.

Я помогаю ему растереть запястья и пальцы ладонями, разогнать кровь. Он сжимает и разжимает руку в кулак.

Кажется, все.

Садится рядом и, наконец, обнимает меня. Крепко и нежно, и так хорошо, прямо до слез. Я всхлипываю. Потом и вовсе реву. Слезы ручьями катятся по щекам.

– Тихо, тихо, все хорошо, – шепчет он, гладит меня по волосам.

И мне очень хочется ему верить.

Потом мы вместе смотрим, как от раны на его боку остался лишь легкий розовый шрам. Столько крови вокруг, все промокло от крови, но раны нет. Затянулась.

– Что будем делать? – спрашиваю я.

– Надо выбираться отсюда.

Он улыбается, словно это так легко.

* * *

Не бойся – сказал Эрнан.

Все получится.

Если только успеть – все получится.