Невеста дьявола

— И что меня остановит, если я захочу поговорить с Эроном? Что ты можешь сделать?

— Я люблю тебя, Роуан.

— Ты не сумеешь держаться от меня вдали теперь, сам знаешь. Ты придешь, если я позову.

— Я хочу быть твоим рабом, Роуан, а не врагом.

Она поднялась, устремив взгляд на ажурную крону оливкового дерева, сквозь которую проглядывали лоскутки бледного неба. Бассейн показался ей огромным прямоугольником клубящегося голубого света. Дуб, росший неподалеку, раскачивался на ветру, и ей снова показалось, что воздух меняется.

— Не приближайся ко мне.

Последовал неизменный вздох, так красноречиво говоривший о боли. Роуан сомкнула веки. Где-то вдалеке все-таки плакал ребенок. Она ясно слышала Звук, похоже, доносится откуда-то из этих больших безмолвных домов, которые около полудня кажутся заброшенными.

Роуан прошла в особняк, гулко стуча каблуками по полу, и взяла из шкафа в холле плащ — вполне достаточно, чтобы укрыться от холода.

Потом она целый час бродила по тихим, пустынным улицам. Временами ей кивали редкие прохожие. Или подходила к забору собака, чтобы она ее погладила. Или с ревом проносилась машина.

Она старалась не думать ни о чем и не паниковать — просто концентрировать внимание на стенах, поросших мхом, на кустах жасмина возле оград. И всеми силами пыталась побороть желание вернуться домой. Но ноги сами вывели ее на знакомую улицу, и вскоре она уже вновь стояла перед собственными воротами.

Рука подрагивала, когда она вставила ключ в замок. В дальнем конце зала, в дверях столовой стоял он и смотрел на нее.

— Нет! Не появляйся, пока я не позову! — Ненависть, которую она в этот момент испытывала, вместе с восклицанием вырвалась вперед, как луч фонаря.

Видение исчезло, а в ноздри ей внезапно ударил едкий запах. Она закрыла рот рукой. В воздухе опять возникло слабое волнообразное движение. Затем оно исчезло, и в доме все успокоилось.

А потом снова возник этот звук — плач ребенка.

— Это ты делаешь, — прошептала она.

Звук исчез. Она поднялась по лестнице в свою комнату. Постель была аккуратно убрана, вещи разложены по местам. Портьеры задвинуты.

Роуан заперла дверь, сбросила туфли и, опустившись на покрывало под белым балдахином, закрыла глаза. У нее не осталось сил бороться с искушением. Воспоминания об удовольствиях прошлой ночи обжигали, как адское пламя, причиняя боль. Она уткнулась лицом в подушку, пытаясь одновременно и вспомнить и забыть; тело ее при этом то напрягалось, то становилось совершенно безвольным.

— Ладно, иди сюда, — прошептала она.

И тут же ее обволокло что-то мягкое, жуткое, неуловимое. Она попыталась понять, что чувствует. Нечто прозрачное и огромное, превращенное в живую ткань, как он это сам называл, собиралось из частиц и становилось все более плотным — так собирается пар, прежде чем превратиться в воду, и уплотняется вода, прежде чем превратиться в лед.

— Хочешь, я приму какой-то облик? Хочешь, я создам иллюзию?

— Нет, пока не надо, — прошептала она. — Оставайся таким, как есть и каким был раньше, столь же сильным.

Она сразу почувствовала ласковые прикосновения к своим коленям, стопам. Чуткие пальцы скользили по тонкому нейлону, а затем одним резким движением разорвали его, и обнаженные ноги охватила приятная щекотка — кожа словно задышала.

Платье на Роуан расстегнулось, словно пуговицы сами выскальзывали из петелек.

— Да, так. Пусть это снова будет насилие, — про шептала она. Будь грубым, безжалостным и не торопись.

Внезапно ее опрокинули на спину, голову прижали к подушке, Платье было сорвано, невидимые руки заскользили вниз по животу. Что-то твердое, как зубы, впилось в ее тело, ногти оставляли царапины на икрах ног.

— Да! — вскричала она, стиснув зубы. — Действуй жестко.

4

Сколько прошло дней и ночей? Она действительно не знала На столе в холле накопились невскрытые письма. То и дело принимался звонить телефон — она не отвечала.

— Да, но все-таки, кто ты? Что за всем этим скрыто? Какова твоя сущность?

— Я уже говорил — такие вопросы не имеют для меня значения. Я повинуюсь твоему желанию и могу быть кем угодно.

— Меня это не устраивает.

— Кем я был раньше? Фантомом. И меня это вполне устраивало. Не знаю, откуда взялась способность полюбить Сюзанну. Ее гибель на костре помогла мне понять, что такое смерть. Она всхлипывала, когда ее волокли к шесту, и до последнего момента не верила, что они решатся сотворить с ней такое. Моя Сюзанна была как дитя — взрослая женщина, она так и не сумела постичь всю глубину человеческого зла. А мою Дебору принудили стать свидетельницей сожжения матери. И если бы я тогда поднял бурю, пламя костра поглотило бы их обеих.