Невеста для Бессмертного

Все ее знакомые, все подружки, Петрович, Колесничиха, Анька и даже суровый Андрюха — все повылазили из своих щелей и собрались вокруг распростертого голого мужицкого тела. Женщины прижимали к щекам ладони, качали сочувственно и осуждающе головами и завистливо ахали. Мужики многозначительно переглядывались и с интересом смотрели на балкон, на котором трагично, как Дульсинея в мечтах Дон Кихота, застыла раскрасневшаяся, растрепанная, запыхавшаяся после борьбы с паршивым котом Марьванна. Картина рисовалась понятная и срамная.

Заездила мужика…

Вмиг Марьванна, среднестатистическая пенсионерка, предстала в глазах соседей развратной секс-бомбой массового поражения, этакой фемин фаталь, коварной соблазнительницей. В глазах мужиков под окнами Марьванны забрезжил неподдельный игривый интерес. Петрович даже грязно и ревниво выругался. Это был оглушительный успех!

Меж тем сверзившийся со второго этажа мужик подал признаки жизни, заворочался, и толпа, ахнув, схлынула.

— Ты забирать-то своего буйнопомешанного ухажера будешь, али как? — раздался ехидный голос торжествующей Колесничихи, почуявшей, что в ее многолетнем противостоянии с Марьванной за сердце ловеласа-Андрюхи забрезжила финишная черта и замаячила победа.

Марьванна терпеть оскорблений не собиралась, и уж за честь-то свою и странного своего кавалера постоять могла. Пылающим взором орлицы вычленив соперницу из толпы, звонче деревенских петухов она выкрикнула:

— Чего это буйнопомешаный?! Он, может, спортсмен. Он, может, тренирует прыжок без парашюта?! И не ухажер это, а родственник…

— Родственник! Откель это у тебя родственники такие молодые да красивые нарисовались, интересно?!

Молодой и красивый?! А вот это было ново!

Тапочки Марьванны шустро пересчитали серые ступени лестницы, дверь дрогнула под напором ее тела и выпустила в жаркое лето.

Ворочающийся в палисаднике мужик в белых трусах от Дольче и Габбаны медленно приходил в себя, и Марьванна, склонившаяся было над ним, чуть снова не заклинила в призывной позе, потому что мужик был тот — и не тот одновременно.

Ну вот же, те самые трусы. Носки в тонкую жилочку; а содержимое носков и трусов не то!

Ловко сунувшись под руку очухавшемуся мужику, Марьванна подняла его, ахая и охая от изумления. И чем дольше она рассматривала странного пришельца, тем больше ударов пропускало ее дрогнувшее от внезапно нахлынувшей пламенной любви сердце.

Кощей, слопавший молодильное яблоко и вторично героически ударившийся оземь, был чудо как хорош собой. Молод, высок, строен, хорошо сложен. Худощав, пожалуй — но все равно хорош. Его помолодевшее мрачно лицо было красиво притягательной, загадочной, темной красотой, тонкие губы выразительно и упрямо сжаты, черные глаза под соболиыми бровями глубоки и печальны, а на темных кудрях его, никем не замеченный, возлежал царский золотой венец. Кощей так и остался носатым, но теперь нос его Марьванну не раздражал, скорее наоборот. В этом носе Марьвана угадывала намек на мужскую силу Кощея, и находила его очень привлекательным.

Таща контуженного полетом с балкона Кощея к себе, Марьванна обнимала его как родного, чувствуя, как сердце ее тает и безоговорочно капитулирует в битве с чувствами.

Никогда Марьванна за собой не замечала тяги к молодым парням, а тут с ней приключилось вдруг такое. Любовь сразила ее верее ишиасу, и Марьванна не могла дышать, захлебываясь от восторга и нахлынувших к упавшему с балкона красавцу чувств. Словно падающая звезда, комета, он озарил ее одинокую жизнь и наполнил ее смыслом. Душа Марьванны пылала, глаза ее рыдали, сердце рвалось наружу. Помолодевший Кощей захватил единолично все думы и помыслы темпераментной, как Анжелика в любви, дамы, и теперь она видела в нем только одни достоинства. И даже придурковатость, осмеянная Колесничихой, казалась ей неоспоримым мужеством и отвагой.

— Ты зачем же с балкона-то, милай?! — пропыхтела жалостливо Марьванна, таща контуженного Кощея по лестнице и краснея от натуги, ибо даже при общей худощавости и жилистости помолодевший Кощей весил килограммов этак восемьдесят.

— Чтоб помолодеть, — злобно буркнул Кощей. — Магия яблока не сработала.

— А звать-то тебя как, сокол мой ясный? — восполняя пробелы и упущения, вдруг поинтересовалась Марьванна, преданно заглядывая в носатое любимое лицо.

— Кощей Трепетович, — зло процедил сквозь чудом уцелевшие зубы Кощей, и Марьванна все сразу поняла и возликовала — свой! Не шпион! Родной, русский!

Вернувшаяся такой дорогой ценой молодость отчего-то Кощея не радовала, он оставался все таким же мрачным, каким Марьванна его подобрала в цветах. Он хмурил соболиные брови, недобро посматривал на Марьванну очами ясными, и эта суровая молчаливая отстраненность от мира еще больше влюбила пенсионерку в экстремально помолодевшего эпичного красавца. Марьванна, женщина старой закалки, была воспитана на образах гордых рыцарей печального образа, и отбитый оземь суровый Кощей как нельзя лучше подходил под эти образы. Овод! Капитан Немо! Хоакин Мурьета! Жоффрей де Пейрак!

Штирлиц!