— Может стоит отцу Горского позвонить? — осторожно спрашивает Ева, когда, отойдя от отделения на безопасное расстояние, я наконец останавливаюсь.
— Нет! Ни ему, ни его маме ни в коем случае звонить мы не будем! У отца Кирилла слабое сердце. Не хватало ещё, чтобы его хватил инфаркт…
— Тогда что ты будешь дальше делать? Ты думаешь это он? Думаешь он мог… так… поступить?
Вместо ответа стаскиваю с плеча сумку и, достав из неё мобильный Кирилла, залезаю в журнал сообщений. Пролистываю переписки, пока не натыкаюсь на ту, что меня интересует.
— Я так не думаю, — выдыхаю, нажимая на номер Стаса Воронцова и дрожащей рукой подношу к уху телефон.
Глава 51
Помню как ребёнком родители водили нас с Богданом в зоопарк. И остановившись у клетки со львом я тогда долго наблюдал как зверь тупо ходит туда-сюда по одному и тому же маршруту.
Шесть неспешных шагов влево. И столько же вправо. Туда сюда от одного до другого края клетки.
Как маятник Ньютона, который, раскачавшись один раз, уже не может остановиться.
Тогда мне были непонятны эти действия. И вот сейчас, спустя хренову тучу лет, сам оказавшись в клетке, я чувствую себя тем самым львом, как маятник меряя шагами свою бетонную коробку два на два.
Шесть неспешных шагов влево. Столько же вправо.
То и дело бросаю взгляд в единственное микроскопическое зарешёченное окно, торчащее под потолком камеры. Смотрю на него, пытаясь успокоиться. Только вот мысли, которые по черепушке табуном скачут, этому никак не способствуют.
И тот факт, что меня обвинили в аварии, к которой я не причастен, ни хрена среди них не главенствует. Куда больше меня волнует вопрос, поверила ли мне Лиза.
Блять, перед глазами так и стоит взгляд её растерянный, которым она на меня смотрела, когда закрывались двери лифта.
Что творилось тогда в её голове?!
О чём, твою мать, она думала?!
Может ли она допустить вариант, что я реально виноват в той аварии?
Может ли подумать, что всё это время знал и молчал?
Что бабки, которые внёс за операцию Маши, были откупными моей вины.
Вот эта неизвестность реально убивает. А ещё долбанное бессилие, когда ты отчётливо понимаешь, что не в состоянии никак повлиять на ситуацию. Всё что ты можешь — это мерять шагами свою чёртову клетку.
Сейчас я как никогда понимаю состояние того льва.
Резко торможу и дёргаю взгляд в сторону двери, услышав, как скрипят несмазанные ставни.
— Горский, на выход, — в дверном проёме вижу фигуру тюремного надзирателя. — К стене лицом встал, руки за спину.
Звездец, блять, полный. Встаю лицом к бетонному блоку, слушая как щёлкает сзади замок наручников, после чего вертухай подталкивает меня вперёд и ведёт по длинному коридору изолятора.
— Пятнадцать минут на свидание, — отстёгивает наручники, открывает тяжёлую металлическу дверь и подталкивает меня вперёд.
— Ну что, вечер в хату. Или как там на вашем сленге выражаются?
— Иди к чёрту, Стас, — потирая запястья, падаю на свободный стул, напротив Воронцова.
Лиза, всё-таки ему позвонила. Значит, поверила мне? Или нет?
— Так-то это я сейчас тебя посылать должен. Вообще-то у меня жена меньше недели назад родила, а я вместо того, чтобы дочку в рыжую макушку целовать, с тобой тут тюремную плесень нюхаю.
— Рыжая значит? — усмехаюсь.
— Ага. Красивая такая. Вся в мать.
— А лицо такое же конопатое?
— Иди в задницу, Кир, — кидает в меня бутылкой минералки.