Двигаясь изящно и легко, с неуловимой кошачьей грацией, тень бесшумно спускалась по ступеням. Нечто потустороннее и безупречное следовало за ней, как шлейф неимоверно дорогого парфюма.
На сей раз роскошные черные волосы, которые я обычно привыкла видеть распущенными, были собраны и заколоты на затылке в тугой пучок. Длинный плащ стекал с плеч почти до пят и смотрелся, как нарисованный. Узкое треугольное лицо с высокими скулами и яркими губами точно парило во мраке. Глаза, будто подведённые черной густой тушью были темные и яркие, как у шлюхи и матово светились, отливая кошачьей зеленью.
В голове вспыхивали одна за другой картинки из прошлого: вот из мрака выдвигается силуэт, высокий и стройный, и меня почти обволакивает низкий, как звук виолончели, ласкающий голос:
Круглая комната. Полуобнаженный мужчина на дорогих коврах, в окружении курений и взвивающихся занавесок, тонких, подвижных, летучих. Я не могу оторвать взгляда от черных удушливых кос, змеящихся вдоль его лица. И от его губ. И от таких необычных глаз с узкими змеиными зрачками.
«
Стоя на коленях он целуется с Дейроком. Когти, острые и чёрные, скользят по собственной груди и кровь алой рекой течёт вниз. Руки жёстко, почти насилуя, прижимают лицо того единственного, кого я в ту пору могла бы назвать своим другом, к раскрытой, точно рот, ране…
Он нависает над Эллоиссентом, – моим Эллоиссентом! – распущенные волосы спадают вниз тяжёлым блестящим шелком, на широкой груди сверкает серебряная цепочка, рот влажный от крови. Его взгляд – взгляд уверенного в своей силе и безнаказанности хищника, прикован ко мне и не уйти, не спастись, не спрятаться – у зверя звериное чутье, звериные рефлексы, звериная беспощадность. Зверя может сдержать сила, но не мораль. У зверя нет морали.
В памяти снова и снова всплывала картина, которую я всеми силами души старалась забыть: Эллоиссент и Миарон, Миарон и Эллоиссент – целуются снова и снова. Их страсть переходит в похоть. Клыки и когти Миарона рвут белое, нежное, ещё почти мальчишеское тело на части, распинают…
Я тогда думала, что моя любовь к Эллоиссенту скончается там, на месте их жестоких игрищ.
Сколько раз я думала, что достигла дна? Но – продолжала плыть.
«
И вот мои дрожащие руки держат оторванную голову Дэйрэка, а сердце наполняется звенящей пустотой осознания непоправимости смерти.
«
– Добрый вечер, Огненная Ведьма. Мой драгоценный Красный цветок, – мягко зазвучали богатые переливы глубокого благозвучного голоса уже в реальности, здесь, наяву. – Кажется, ты не слишком сильно удивлена моим визитом? – Он повёл носом, словно гончая, берущая след. – Боишься меня? Страх витает в воздухе. Я чувствую его на вкус.
Оборотень облизнул губы. Зрачки в его глазах на мгновение вытянулись в острое лезвие, но быстро вернулись к нормальному состоянию.
– Каждый раз с твоим появлением, Миарон, в моей жизни всё становится ещё хуже. – устало отозвалась я. – А сейчас всё и так плохо хуже некуда.
Он ухмыльнулся, с издевкой покачав головой:
– Неужели же в твоей жизни появился кто-то, кого ты ненавидишь больше меня, мой ядовитый Красный цветочек?
– Ты пришёл сюда поговорить о моих страхах и ненависти? Впрочем, ты настолько не в себе со всеми твоими немыслимыми странностями, что даже если это было бы так, я бы не удивилась.
– Я обижен на тебя, моя смертоносная куколка.
– Вполне в твоём духе. Приношу извинения за то, что спасла тебе жизнь. Сама не знаю, что на меня нашло.
Придвинув ногой стул, Миарон уселся на него, скрестив руки на груди.
– Я правильно понимаю, что моя непобедимая несравненная демонесса оказалась в полной…хм-м… неприглядном, в общем, месте?
В насмешливом и властном взгляде читалось неприкрытое удовольствие.
Наконец-то я, как крыса, загнана в угол. Добыча уже трепещет под его острыми когтями. Теперь злая кошка может сколько угодно играть со своей мышкой.
– Никогда не говорила, что я непобедима.