– Я считала себя в безопасности на вашей земле, маэстро. Я поступила легкомысленно. Мои враги воспользовались этим.
– Ваши враги ответят за то, что сделали.
– Даже если мой враг – это ваш сын? – вызывающе вздёрнула я подбородок.
Наши взгляды встретились.
Против его воли скрытый гнев Дик*Кар*Стала прорывался в тихом голосе, в напряженных, скрещенных на груди, руках.
– Это серьёзное обвинение. Вы осознаете это, моя королева?
– Поэтому и делаю заявление с глазу на глаз, без свидетелей, ваше величество.
– Ваши свидетели могут незримо присутствовать за вашей спиной. И таиться за спинами
– Якобы?!...
– Я не могу исключить подобной возможности.
– Исключайте, что хотите и оставляйте, как пожелаете. Но вот что я вам скажу, маэстро. Я – ваша жена, я ваша королева, что вы неоднократно подчеркиваете при каждом обращении. И я не прожила под вашим покровительством даже двух месяцев, как меня почти прикончили под самым вашим носом и, несомненно, преуспели бы в своих начинаниях, не окажись я расторопней, чем ваши враги рассчитали. Я не знаю, что вы сами думаете о себе после случившегося, но согласитесь, у меня нет повода думать о вас как о сильном и мудром правителе?
– Виновные понесут наказание, кем бы не оказались. Это касается так же и вас, моя королева.
– Вы мне угрожаете?
– Предупреждаю. У вас есть личный мотив для устранения моего сына. Я об этом помню.
– А у вашего сына, впрочем, кстати, как и у вашего любовника, есть личный мотив для моего устранения!
– Однако, если я правильно понял, обвинять вы предпочитаете Фабриана, а не Лэша. Из этого следует вывод, что политика интересует вас больше любви, моя королева? – саркастично поинтересовался он.
– Меня интересует исключительно моя жизнь, в которой вы, против моей воли, играете важную роль, – зашипела я, чувствуя, как гнев обжигающей огненной лавой поднимается по позвоночнику. – Я обвиняю Фабриана, а не маркиза Виттэра исключительно потому, что он кажется мне виновным.
Дальше без утайки и редактирования я выложила Дик*Кар*Сталу всё, что знала, чему стала свидетелем, от нашей милой беседы с наследным принцем до его тайной коронации в Хрустальном Храме.
Чем дольше я говорила, тем темнее делались серые глаза Дик*Кар*Стала. В них будто плескался огонь, горел где-то там, в глубине черепа, как в жутких народных поверьях о мертвецах.
Когда я смолкла, Сиобрян застыл, отвернувшись к окну, так, что мне был виден только его напряженный, бледный профиль. Чёрное и белое, образ, построенный на контрастах.
Мой муж, мой повелитель, мужчина сильный, умный и коварный, для чего ты вызвал меня из пустоты, в которой я неслась рядом со звездами в едином сверкающем потоке? Говоришь, заклинатель душ, я сама тебя попросила об этом? Не верю! Ты лжёшь! В твоем королевстве все лгут. Здесь нельзя верить и собственной тени. Царство Лжи. Я ощутила острое желание отбросить от себя корону, сорвать королевские тряпки, снять туфли на высоких каблуках, специально подобранные слугами для того, чтобы скрывать от людей мой невысокий, рост, и сбежать.
Снова сбежать, как я это делала уже тысячи раз, скрываясь то от толпы, то от Миарона, то от ищеек Департамента, то от многочисленных Чеаррэ, охотящихся за мной. Убежать бы от этого мрачного человека, похожего на призрак, от его маниакально-преданного любовника, от его ненавидящего всех и вся сына. Убежать бы! Да я больше не босоногая девчонка из подворотни, вольная идти по зову сердца. Я – королева. А королевы не прыгают и не скачут, словно мячик; они вышагивают степенно и чинно, волоча за собой ярды дорогого шлейфа.
Неужели этот человек приходил ко мне на ложе, а я принимала его? Лежала в его объятиях, даже получала от этого мимолетное удовольствие? Сейчас это казалось мне немыслимым и невероятным. Дик*Кар*Стал был не просто чужим – он был чуждым. Именно в тот момент я поняла, что никогда, – никогда! – не будем мы с ним «плоть едина».
Дик*Кар*Стал повернул ко мне бледное, покрытое потом лицо, отвлекая от отстранённых умозаключений.
– Поклянись! – зарычал он. – Поклянись, что не лжёшь сейчас.
– Мне нет смысла лгать. Полной уверенности в том, что наёмников, напавших на меня, нанял ваш сын, у меня нет. Но зато наш разговор с вашим сыном и последующие события я передала вам со всей точностью, на какую только способна.
– Молчите о том, что знаете, сударыня. До поры, до времени никому ни слова. Особенно – вашим родственникам. Вы хорошо меня поняли?
– Вполне.
Хотелось, словно лошадь, закусить удила и нестись, не разбирая дороги, лишь бы сбросить ненавистного седока. Но я должна была держать себя в руках. Я поставлена в зависимость от него и с этим фактом приходится считаться.
Оставшись одна, я в ярости принялась метаться по комнате, не обращая внимание на боль от ран. Теперь я точно знала, что испытывает запертая в клетку тигрица – ярость, отчаяние, глухую ненависть к тем, кого вынуждена терпеть за жалкий ломоть мяса ежедневно протянутый на острие пики сквозь прутья клетки.