И я ничего не смог сделать. Кочерга не подчинялся мне. Он повернулся к Вальке, ответил что-то и лишь затем повернулся; Вера уже опять была в тени — я не увидел ее лица. Евграф топтался рядом. Лицо начоперода из 1924-го было красным, а движения рваными, как у веревочного Петрушки. Он достал из кармана приготовленную блестяшку; легкая, она вскоре оказалась на пальце этой Веры.
— Идем, идем! Граф, если про непмана (Валька почему-то говорил именно так — нЕпмана) прознает — в Лавру свезет.
И Слон поволок меня к забору, вламываясь в заросли.
— Не отставай, это сучило коповское укатает враз — уж я, брат, знаю!
Т о т Саблин тоже знал, поэтому бежал быстро и без всяких остановок. А я пытался понять, чем э т о т Валька Зворыкин отличается от того, что жил в моей памяти в невероятном далёко от сорок второго года.
Однако другие мысли пришли, когда мы перелезли через забор. Больничный корпус исчез, зато другой дом, черный и длинный, появился перед глазами. Его пустые окна скалились обломками стекол, и ветер все никак не мог захлопнуть одинокую створку.
— Двигаем на задний, — уверенно сказал Валька. Он поставил ногу в разорванной штанине прямо на бочку, помогая мне взобраться.
Сначала видимость была чуть получше, чем в могиле. По утверждению Зворыкина внизу обосновались вчера какие-то чудики. Всю ночь слышалось пение, громкие звуки и нечто вроде молитв; готовились они к концу света.
— Дверь-то я подпер, — довольно улыбнулся Валька, и щербина в зубах осветилась огоньком спички. — Кто их знает, полудурков!
— Где слам? — спросил я, тоже закуривая.
В ответ он сгреб мусор с картонного ящика.
— Сто коробок. Ящик, что твой воз, а всего сто коробок — понты какие-то. — Валька сокрушенно покачал головой и вытянул из-за пазухи два шарика: — Еще по одной?
Кашгарский насвай привычно охладил нёбо. Меня подхватил поток мыслей, ноги растворила темнота. Правда, сначала была тяжесть, но вскоре враждебная темень дружески похлопала по плечу, и десяток фиолетовых огоньков впорхнул Вальке на голову.
Я злорадно ухмыльнулся:
— Эту шмаль магометки из куриного говна катают.
Валька тут же утробно булькнул.
— Падло ты, Кочерга, — разбросал он кашлем туркестанское зелье.
Однако насвай хорошо бахнул в зворыкинскую голову. Она хоть и большая была, но пустоватая. Поэтому Валька достал из потайного места электрическую лампочку и удалился. По его словам было необходимо выкрутить Луну и поставить новую.