Невеста для ЗОРГа

— Эй, эй, чего ты! — Савельич одной рукой держал меня, а другой — психического, и пребывал в растерянности, кого вязать. А сумасшедший продолжал вопить:

— Бинты, марля, невесты в платочках!

Прибежал, наконец, еще один санитар и взял его на кукан. Меня же отпустили.

— Ну ты, парень, даешь! — подозрительно смотрел Хрунов. — Почище наших… Это ж Коса. Какой к черту Валька! Коса, мать твою!

Псих был одет в стандартное рубище, дня два не брит, и как положено сапожнику — в рваных больничных шлепках на босу ногу.

— Душат, душат, глаз не сомкнуть. Невеста в марле…

— Какой марле? — спросил я.

Психбольной скомкал на груди белье.

— Марля, бинты.

— Ты видел что-то!?

— Вижу. Тот рисовал, но не знал. Я не знаю, но вижу. Она здесь! — Несчастный пугливо втянул голову. — Ходит по табуретам на пальцах. А хребта нет. Зачем хребет, если стены двигаются!

— Он — дурак, — объяснил Савельич, обнимая пациента за плечи и делая попытку увести его, чтобы занять лично-полезным трудом.

— Погоди! — задержал я санитара. — Кто таков, почему здесь? Поподробней.

— Подробней доктор скажет, — насупясь, выговорил Хрунов. — Косарев дурак и пьяница. Больше десяти лет уже здесь.

— А кем он т а м был? — кивнул я далеко за ограду больничного корпуса, увитую чем-то зеленым.

— Барыжил на Андреевском рынке.

— Скажи, Савельич, а он по-иностранному никогда не говорил?

— Думаете, шпион?

— Не, может, полиглот какой?

Санитар изобразил удивление, смешно выдвинув челюсть.

— Ну, это… языки знает. Много, — объяснил я.

— А! Нет, языков не знает. Зато любую карту через рубашку насквозь видит, сука.

— Как это?

— Да просто!

Савельич оторвал кусок бумаги и, неумело изобразив десятку и ромбик, показал его «рубашкой» вперед.

— Коса, слышишь? Эй, ты, — пихнул он в спину Косарева. — Кто здесь нарисован?

Тот глянул на клочок обоев, зажатый в кулаке, и, равнодушно загибая пальцы, ответил:

— Десять бубей.

Увлекаемый неожиданной игрой, я нарисовал пиковую даму и туза, кинув бумажки, как Герман на ломберный стол. Туз вышел красивый и толстый, а с дамой пришлось помучиться. Я неплохо рисую, но, видимо, поистерся навык. Вместо грудастой пиковой тетки получился профиль девушки, тонкий и печальный.

Косарев посмотрел на бумажки и опять понес чушь про варежки и бинты. Савельич озлился:

— Ну, ты, чума в тапках, говори реставратору, где хто.

Коса показал на меня пальцем, и заплетающимися ногами принялся выделывать «колена», сопровождая пляску дурашливым, нэпманских времен еще, куплетом:

Крематорий открывали,
Беспризорника сжигали.

Дверь открыли — он танцует
И кричит: «закройте, дует!»

Психический протянул мне еще одну веденяпинскую картинку. Снова двойник Города, стремящийся занять чужое место. Косарев хитро прищурился.

— Холодом задушит.

Я машинально спросил:

— Кого?

В ответ он захихикал и затянул старую песню:

— Варежки, бинты…

— Дам я тебе варежки! — рявкнул я. — Целый мешок. Кого задушит?!

— Марля, бинты, — опять заблажил Косарев. — В углах сидят, с красными глазами.

Он опрокинул стоящую на пути коробку сапожных гвоздей и схватил веденяпинские рисунки.

— Беги! Быстро беги, — бормотал псих, раскидывая листы.

— Ты что делаешь! — крикнул Савельич и выкрутил ему руку. — В простыню захотел?

Косарев обнаружил изрядную силу, вырываясь. Еле вдвоем успокоили, прижав голову к доскам, а руки за спину. Тем не менее он продолжал дергаться и завывать.

Оставшиеся не просмотренными Веденяпинские «картины» я спрятал в портфель, попросив Савельича отвести меня к телефону.

— Да телефон здесь вот, — указал Хрунов на выкрашенную белым дверь. — В подсобке.

Слушая длинные гудки, я глазел в окно. Замусоренный хоздвор плавно переходил в увитую плющом стену здания. И в ту же секунду будто током мне прожгло грудь. В необычном, круглом, как иллюминатор, окне появилось женское лицо. Женщина смотрела прямо на меня, хотя лица было не разглядеть из-за марлевой накидки на голове. Шевельнулись, как от порыва ветра, тончайшие складки, стекло вмиг покрылось инеем, и я смог только мучительно полузавопить отозвавшемуся в трубке Полюдову:

— Е-а-уам!

— Ты что, Саблин, привидение увидел? — участливо спросил Евграф, и, как только он один может, хохотнул обидным, издевательским смешком.

Глава 9 История с картографией

Я заставил себя вновь посмотреть в окно. Лицо исчезло. Ледяная дрожь по всему телу сменилась жаром. Голос мой окреп, но доклад начальству все равно вышел невнятным.

Телефонный разговор с Ганчевым тоже получился каким-то странным. Пока я расписывал свои находки, капитан ухал, ахал, одобрительно поддакивал, неподдельно восхищался найденным в навозе жемчугом и сказал, что дуракам везет. Но едва моя речь зашла о возвращении к своим на пост в больнице Дзержинского, восторги его поутихли. Без матов, но твердо, мне было велено закончить дела. Напоследок рыжий капитан порадовал новостью, что улыбчивый голем из ящика в Летнем саду, видимо, сам Рожок Анисимов.