Невеста для ЗОРГа

Я поперхнулся дымом, а Хрунов сползал по стенке, защищаясь выставленным локтем.

Сознался санитар почти сразу. Рассказывая, он прикуривал одну и ту же папиросу от постоянно ломавшихся спичек.

— Художник, он раньше по пьяному делу, — Хрунов щёлкнул себя по горлу, — тут обретался. Дурно в этот раз вышло как-то: из общей перевели. Буйных, понимаешь ли, боялся. Ладно. Дали одиночку, мест много — живи. А только дичать он вдруг стал… Волосы свалянные, взгляд тухлый, в одеяло кутается. И рисунки кругом разбросаны жуткие. Ну, ты их видел… Короче, на меня он прыгнул, душить начал.

— И?

— Что и? Серу в зад вкололи, чтоб поостыл. А художник возьми да помри…

— Ну, двинулись. — Евграф забрал фонарь и вошел в коридор, из которого тянуло гриппозным сквозняком. За ним настороженно ступил Хрунов. И вдруг составленные друг на дружку кровати, стоявшие вдоль стены, с грохотом повалились на пол, завалив проход.

— Чтоб тебя… — вполголоса выругался Полюдов. — Савельич, а другой дороги нет?

— Да была лестница с черного хода. Только закрыта она.

Разобрав завал из панцирных сеток, мы вышли к решетке, возле которой высились массивные стеллажи.

Хрунов возился с замком, но тот не поддавался. Вдобавок сильно мешал кусок ткани, свисавший на решетку. Савельич примерялся и так, и эдак, пока не попросил:

— Ревендук оттяни.

— Кого?

— Ревендук.

Он показал рукой на тканевый «хвост»:

— Это парусина такая, чтобы смирительные рубашки делать.

— Что ж вы, тут их и шьете? — мрачно поинтересовался Евграф.

— Уже нет. Зимой всё на саваны пошло. А это вот осталось…

Хрунов поднял взгляд наверх:

— Как раз на одного.

Савельич, наконец, справился с замком:

— Ну, все вроде.

Поеживаясь, я откинул парусиновую занавесь.

— Интересное местечко, — потряс РУНой Евграф. Его сверхнадежный, сделанный по специальному заказу асинхронизатор, всегда заряженный «под завязку», был мертв, как сухая деревяшка.

Держась за решетку, Полюдов вглядывался в грязную темноту, заполнившую длинный коридор с проломленным дощатым потолком. Сразу за порогом, сточенные временем пилястры держали нависающие доски. Поток воздуха шевельнул обрывки бинтов на полу, и задвигались, шурша, картонные медицинские коробочки.

Полюдов легонько толкнул Савельича, взявшегося наводить порядок на стеллаже.

— Экспериментальные методы… Это где было?

— Там, — Савельич показал на дверь в противоположном конце коридора. — Лаборатория. За лабораторией второй выход. Но дверь намертво заколочена и под сигнализацией! Только это… не пойду я с вами.

— Боишься? — Евграф взял из его рук странный шлем с присосками, зачем-то передал мне, и стал перебирать на полке пыльные стержни для электрошока.

— Боюсь, — судорожно кивнул Хрунов. — У нас туда даже Иван Егорыч ни ногой, хоть и суеверьем обзывает. В общем, там е е камера.

Полюдов звякнул электродами:

— Кого ее? Ты чего муть разводишь, двигай вперед.

— Нельзя туда. Всё, что художник рисовал — е е сны!

— Вы что, с ума тут все посходили?

Но я не улыбнулся невольной шутке Евграфа. Хрунов тоже и, вцепившись рукой в косяк, проговорил:

— Ты, командир, с фиговинами этими медицинскими поосторожней — не дай бог, Марлевая Невеста… — Хрунов осекся — у него был вид человека, готового зашить себе рот. Под взглядом Евграфа, санитар выдавил: — Она появляется и докторов в могилу сводит… Говорят, что нельзя звать ее. И глядеть на нее нельзя.

— Отчего так? — спросил Евграф, бросив электроды на пол и доставая ТТ.

— Оттого, — Хрунов набрал побольше воздуха и, пятясь от нас, выдохнул шепотом: — Оттого, говорят, что у н е е л и ц а н е т!

Глава 14 Двенадцать ступеней

Предостерегающе задрожала темнота, когда мы двинулись вперед, держа перед собой разрядники. Пару каталок, ткнувшись железными носами, откатились с ржавым визгом. Страх всегда легче переносить в движении и вот я уже почти бежал, обгоняя Полюдова и отворачиваясь от окон.

— Саблин, куда, бл…!

Голос Евграфа утонул в грохоте взрывов. Невидимый в темноте пол вдруг превратился в зелень травы, брызнувшей под сапогами пыльными фонтанчиками пулеметной очереди. Я покатился куда-то вниз. И тут же нестерпимое отчаяние перехлестнуло через голову — это было дно глубокой воронки, от бомбы, разворотившей штабной блиндаж под Лугой. И стало понятно, что никакой больнички нет, а есть лишь устланное грязными облаками небо с «юнкерсами», которые пикируют сюда, прямо в эту могилу. Визжащие бомберы понеслись вниз… оттолкнувшись, я бросился на гребню воронки, карабкаясь и крича.

Кто-то схватил меня за шкирку и, встряхнув, прислонил к стене.

— Не надо воевать с видениями, — Евграф отпустил воротник. — Блок ставь мысленный, понял?

Я кивнул. Полюдов посмотрел вверх.

— Капает… ноги не промочи — лужи кругом.

— Какие лужи?! Здесь пеплом всё засыпано…

И мы посмотрели друг на друга. Евграф пнул горку стеклянных пузырьков:

— Значит, что-то энергополем на подсознание давит. Зону миражей так просто не пройти — или с ума сойдешь, или в окно сам выпрыгнешь.

Я скосил глаза на круглое окно, однако на его месте теперь качалась белесоватая мгла.

— А как…