Полюдов крепко сжал трубку, потом зажмурился крепко и, приподняв затем очки, стал протирать сгибом пальца невидимую пыль.
— Что ж ты за человек такой, Саблин Андрей Антонович, — устало сказал начоперод, — и откуда на мою погибель взялся…
— Да вы объясните толком, что случилось то! Этих веденяпиных по больнице знаете сколько?
— Один! Один-единственный, кого «контора» смогла определить по делу об эксперименте. Найти и допросить по нему. Остальное сотоварищи его по вере — растворились.
— Фанатики в доме Штольца!
Евграф кивнул. — Это была очень закрытая секта — даже название их, мы толком не узнали. Прохлопала «контора» — суматоха, наводнение. Покровители еще у них сильные были в — партийном руководстве. Тогда у нас троцкисты рулили, так что твои фантазии насчет вредителей не совсем абсурдны. Не совсем…
Впотьмах Полюдов нашарил фитиль керосинки, чтобы разжечь слабый огонек.
— Но лично я думаю, что эксперимент — ганчевские штучки, без всяких вредителей. Ганчева и еще того — до сих пор безвестного, что рассчитал модель преобразования энергии и способы управления ею. Наш главный техник Гатаулин, утверждает, что уровень задач того опыта опережает современное развития науки лет на двести. И еще… на вот почитай.
Он прибавил огня в лампе, всё поглядывая на телефон, а потом махнул рукой и сам стал крутить телефонный диск.
— Алё, это оперотдел беспокоит…
Однако без покоя оперотдел пребывал зря. Никаких ожидаемых Евграфом сведений не поступило, и Полюдов примостился у подоконника, нахохлившись, как старый воробей.
Продолжил внезапно:
— В сороковом разбирали финский архив в отбитом Выборге. Там я обнаружил интересный текст.
Вытащив из шкафа две папки с завязками, он шлепнул ими о стол, велев читать. А сам опять засел за телефон.
Я подтянул бумажную кладь. Большинство документов были заверенными копиями переводов. Финский, шведский, старо-датский. Стояла и подпись переводчика — почти везде некоего Киркгофа. Дивясь Киркгофовым талантам, я постепенно добрался до описания р и т у а л а, подозрительно похожего на хороводы сектантов. Узкий зеленый лист, неоднократно сложенный и развернутый — видно, что им пользовались вне папки. Несмотря на грозную силу, таившуюся в зеленой бумаге, выглядела она обычной канцелярщиной: штампы, печати хозчасти, инвентарный номер. И лишь пометка в углу справа возвращала документу мрачную зловещесть: «Достоверно подтверждено сходство события: Петроград, 1924, дело № 262».
Увидев номер 262 и на второй папке, я немедленно её открыл. Первые листы содержали копию текста, план здания Штольца с указанием времени события, геологический профиль и несколько протоколов. С интересом я прочитал протокол своего допроса в сороковом году. В середине папки обнаружилась мятая калька с кривыми энергополей и математическим расчетом, подписанным академиком Вернацким. И, наконец, плотный конверт с полными данными на меня: вплоть до табельного номера разрядника.
Астру Полюдов поместил в самом конце. С такими же подробностями на плотных листах китайской бумаги, из которых внезапно выпал обрывок письма. Я положил рядом с письмом фотографию Астры и, держа на ней ладонь, прочитал: …
— Так давайте спросим у Паши! — обернулся я к ночрпероду, с ухмылкой наблюдающему за мной.
— Знал бы кто Паша — жил бы в Зимнем дворце.
Взамен неведения о Паше начоперод «разыскал» автора, который описал АТАВРа существом из живых клеток и электронных атомов.
— Нашел я ту книжку в лахтинской библиотеке. Да, есть рассказ. Автор, одно время был вхож в круг ленинградских электротехников. Может и знал чего… но — помер болезный в тридцатом еще году.
— По нашей части?
— Не, — Евграф тряхнул головой, — угорел. Ночью уголек на пол выстрелил.
И тут сквозь кучу выложенных Полюдовым фактов и череду недавних событий дошло, наконец, в мою голову, что все это произошло с о м н о й. Что исчезла Астра. Что она теперь не человек, а сущность. Что точно такая же девушка существовала 18 лет назад и так же исчезла в день, когда родилась принцесса. Что повторилось какое — то неизвестное мне событие, которое невозможно в ньютоновской физике, но произошедшее по другим, более сложным законам. И беглое знание о случившемся не позволяет даже косвенно предположить, где сейчас Снегурочка. Стало душно и дурно: налив полный стакан воды я выпил его одним махом.
— Мысли, какие нибудь есть?
Я утерся и махнул рукой, мол, какие тут мысли…