— Столько всего произошло за полдня, даже не знаю, как мне к тебе обращаться, девочка, — он нарочно использовал ласковые подкаты. Показывал, что мы самая близкая родня.
Значит, я действительно взлетела на невозможную высоту, если главный визирь самолично клинья ко мне подбивает и подыскивает правильные слова.
— Здравствуй, дядюшка, рада тебя видеть, — со всем возможным достоинством произнесла я.
По возможности, разумеется. Как Танеферт в такой ситуации отвечала, мне не ведомо, а у меня опыта только пара репетиций первой встречи Джельетты с Ромео на балу. Хотя придворным достоинством там и не пахло, вообще-то. Но я по крайней мере подбородок вскинула почти по-царски. Не так высоко, как это умела Мутемуйя, но тоже ничего.
Дядя оценил. Одобрительно зацокал языком.
— Тебе, нужны союзники при дворе, Танеферт. И я лучший выбор.
— Разве вы не визирь супруги царской?
Ага, нашел дурочку с переулочка. Такая дама не потерпела бы не союзника в главных визирях. Но на мой откровенный выпад Птахмес лишь многозначительно хмыкнул и перешел на заговорщицкий шёпот:
— Завтра утром я приглашу тебя на аудиенцию. Думаю, до этого ты уже успеешь потолковать с матерью царя, да будет он жив здрав и невредим. Будь осторожна и не обещай ей ничего, пока не поговоришь со мной. Ты не знаешь местных правил и не знакома с расстановкой сил. Я все тебе расскажу.
«А где ты раньше был, пока я с ума сходила от неизвестности? И моим единственным гидом по местным традициям был сексуально озабоченный убийца моего отца Ахмес. Как ты допустил до такого?» — хотелось мне выплюнуть ему в лицо. Потому что я знала, каким должен быть настоящий дядя. Мой любимый дядя Гена за меня кому угодно хребет сломает. А этот… Одно название родственник. Он бросил тут Таниферт совсем одну. Еще до того, как в ее теле оказалась я. Сам ведь пригласил во дворец на отбор невест. А потом даже не встретил. Не рассказал, что делать и как себя вести. Да если бы не его отстранение, может быть эта дуреха и не наломала дров. Не приготовила то зелье и не улетела из своего тела, втянув еще и меня в свою стремную историю.
В общем на языке у меня вертелся целый том, то есть свиток обвинений. Но природная сдержанность и приобретенная дипломатия Танеферт не дали мне и звука проронить. Я пятой точкой чувствовала, как это все тут неуместно прозвучит. Танеферт бы на моем месте отомстила за обиды потом. Может быть прислав этому своему плохому дяде вино с отваром слабительного. Или еще что-то. Так что и я решила отложить месть на потом. Впрочем, ждать вышло не долго. Потому что визирь вдруг понизил голос до совсем уж слабо различимого шепота, и я услыхала:
— Окажи мне услугу, милая. Уговори царя, да будет он жив, здрав и невредим, не бегать в общей процессии. А главное, не тащить меня танцевать эти ваши странные танцы. Я пожилой, почтенный человек…
Я усмехнулась, наблюдая, как к столику возвращаются груженные пирожковой добычей очень довольные Нибмаатра и Аменхотеп. И, вспомнив свое недавнее общение с таким же прожженным царедворцем Амонемусхетом, спросила не без лукавства:
— Ты уже приготовил для меня подарок?
Глава 20. Даша
А потом мое правление внезапно закончилось. Потому что царь Небмаатра, уснул. Прямо на стуле за нашими столиками, совсем по-мальчишески, уронив головку на сложенные руки. Вымотался за день ребенок. Цепкий взгляд матери тут же определил состояние сына, музыка мгновенно стихла, взрослые замерли кто, где и с чем стоял. Словно превратились в статуи. Дети, подгоняемые приставленными воспитателями веселыми стайками золотых рыбок, просочились сквозь эти фигуры, и бурлящая весельем ватага переместилась в сады и парки. А к царю подошел строгого вида мужик в дорогих одеждах и, с величайшей осторожностью подхватив его на руки, торжественно вынес из зала. За ним вышли мать царская и ее приближенные, включая и замыкающего процессию Амонемусхета. Напоследок он ко мне обернулся и, указав на свой глаз пальцем, ткнул им же в меня. Ясное дело, дал знать, что будет следить за моим поведением. Когда он вышел все отмерли, а мне захотелось провалиться сквозь землю. Потому что все они, включая служанок в сарафанчиках, повернули головы в мою сторону. И на лицах многих читалось с трудом сдерживаемая ярость.