Невеста из Бостона

Но она умрет от стыда, если поймет, что он это заметил.

Однако в том, чтобы у него остались те же воспоминания, было что-то неоспоримо привлекательное. А, может быть, он даже мечтал о продолжении? Нет, Сьюзен непременно должна забыть об этом и не вспоминать никогда!

Чейз, к счастью, явно ничего не помнил. В этом Сьюзен была абсолютно уверена. Он, при его высокомерии, непременно бы ей как-нибудь намекнул…

На следующее утро, поев и собрав вещи, они поднялись на несколько сот футов вверх по камням и добрались до того места, откуда открывался превосходный вид на всю округу.

Сидя на камне, Чейз рассматривал мексиканские пояса с оружием. Он все никак не мог понять, как хрупкая Сьюзен умудрилась выкопать для их обладателей такую огромную могилу, как смогла хладнокровно снять ремни с мертвых тел. Черт подери, у нее ведь не было даже простого совка. Какой силой духа все-таки обладает эта девушка! Однако Чейз заметил, как поморщилась она при виде этих ремней.

Отложив пояса в сторону, Чейз придвинулся к Сьюзен, склонившейся над щенком, и сказал:

— Вы представить себе не можете, Зеленоглазка, как мне понравился сваренный вами суп. Мне кажется, я никогда не ел ничего вкуснее.

Сьюзен робко улыбнулась в ответ и, потрепав за ушком щенка, проговорила:

— Это значит, что вы выздоравливаете. Вам все время хочется есть, и все кажется вкусным.

Чейз вспомнил, как жадно ела она сама, проглатывая целые куски мяса так быстро, что Чейз всерьез испугался, как бы она не подавилась. «Она, бедняжка, наверное, не ела уже дня два, отдавала всю пищу мне, — подумал тогда Чейз. — Да, многим же я ей обязан».

К вечеру Чейз совершенно обессилел от усталости. Но не лег. Он сидел в сумерках, вглядываясь в даль и прислушиваясь к малейшему шороху.

Прибрав после ужина, Сьюзен сидела возле него на одеяле. На ее коленях лежал щеночек и сосал смоченную в бульоне тряпочку. Сьюзен что-то ласково бормотала малышу, а тот смотрел на нее своими доверчивыми янтарными глазками. «А ведь неплохая идея — кормить его таким способом», — подумалось Чейзу.

Сейчас Сьюзен даже отдаленно не напоминала ту разъяренную дикую женщину, какой она была вчера утром. Каким-то образом ей удалось причесать волосы и завязать их сзади в узел полоской ленты. К тому же, она умылась — одному Богу известно, как она сделала это без воды, — и надела на ноги туфельки. Платье ее оставалось, впрочем, таким же рваным, и все-таки она выглядела прелестно.

— Сьюзен, — прошептал Чейз, он сам посоветовал ей говорить как можно тише.

Она не подняла головы, а только улыбнулась щенку, который игриво терся влажным носиком о ее палец:

— У-у-у?

Чейз придвинулся к ней и взял за руку. Уловив легкий запах сирени, он изумился: где она умудрилась раздобыть духи?

— Скажите, Сьюзен, — сказал он тихонько. — Я уже спрашивал вас об этом, а вы не ответили… Почему вы так боитесь темноты? И почему так ненавидите своих родных в Бостоне?

Щенок заснул, и Сьюзен смотрела куда-то вдаль, задумчиво гладя лежащего на коленях малыша.

Чейз терпеливо ждал ответа. Давно пора ему узнать, почему она приходит в ужас, глядя на сгущающиеся сумерки, отчего трясутся ее руки, а взгляд становится тревожным.

Отчего все это?

Когда Сьюзен наконец начала говорить, голос ее был тих, как дуновение ветра:

— Я уже говорила вам, что, когда мне было шесть лет, меня взяли к себе жить дядя и тетя. Этот день стал самым страшным днем в моей жизни. Я только что потеряла отца и мать и, наверное, была от этого в шоке. Этих же своих родственников я никогда раньше не видела, хотя они жили в соседнем городке. Позже я узнала, что наши семьи враждовали. Отец и его брат ненавидели друг друга из-за того, что отец женился на моей маме. Они оба любили ее. И вполне естественно, что тетя моя тоже питала ненависть ко всей нашей семье, а особенно к маме… Ну, а я, говорят, выросла очень похожей на мать.

Чейз внимательно посмотрел на нее и подумал, что трудно представить себе вторую такую же красивую женщину, как Сьюзен. Неудивительно, что ее мать полюбили два мужчины!

— Мои кузен и кузина, Гортензия и Эндрю, — продолжала Сьюзен, — старше меня на несколько лет. В первый день, когда меня с ними познакомили, нам велели идти вместе играть: тетя и дядя уезжали в гости на весь вечер. Через некоторое время я начала громко плакать и побежала в комнату, чтобы лечь в кровать, — мы с Гортензией должны были жить в одной комнате, — но она заперла дверь и не пустила меня.

Эндрю же сказал, что покажет мне что-то интересное. «Только это нужно хранить в секрете», — добавил он. Я решила, что он хочет успокоить меня, а он отвел меня в темный холодный подвал и запер там.

Растрогавшись, Чейз вновь взглянул на Сьюзен и увидел слезы на ее глазах. Они блестели, как два огромных изумруда. А руки ее дрожали. Ему следовало бы прервать ее, но он решил дослушать все до конца.

— Я так… испугалась! Кругом было темно. Я плакала так, что, казалось, сердце вот-вот разорвется.

Сьюзен вздрогнула, и Чейз невольно стиснул ее ладонь.

А она проговорила возбужденно: