Чейзом вдруг овладело безумное желание обнять ее, прижать к себе крепко-крепко и пообещать, что страдания ее кончились навсегда, что отныне все в ее жизни будет прекрасно, лучше, чем можно себе вообразить. По крайней мере, до тех пор, пока жив сам Чейз.
— Все эти годы я жила в постоянном страхе, что он вновь затолкает меня в тот темный погреб, — говорила тем временем Сьюзен, не замечая реакции Чейза. — Жизнь моя была отравлена постоянным страхом. Вечером я боялась засыпать, зная, что мне будут сниться кошмары, а днем шарахалась в ужасе от всего и всех — даже от собственной тени. — Сьюзен умолкла на миг, переводя дыхание, затем продолжила: — Я не должна была позволять ему ко мне прикасаться… я просто сглупила тогда. Но я была слишком маленькой и не понимала этого. Теперь я знаю, что вполне могла бы кому-нибудь пожаловаться на него, могла что-нибудь сделать. Разумеется, Эндрю принялся бы все отрицать, но — кто знает? — может быть, прекратил бы надо мной издеваться. Только вряд ли кто-нибудь поверил бы бедной сироте. — Сьюзен передернула плечами. — Впрочем, теперь, — добавила она со вздохом, — все это уже неважно. Все это можно теперь забыть. Меня пугает лишь одно — что я достанусь мужу запятнанной, хоть Эндрю ни разу и не… ну, вы понимаете… все равно я чувствую себя обесчещенной…
Чейз хранил молчание, не зная, что и сказать. Ему было больно смотреть, как дрожат плечи Сьюзен. Одна мысль о том, что проделывал с ней этот мерзавец, приводила его в ярость. Сколько же всего перенесла эта девушка!
Сейчас же нужно было утешить ее, объяснить, что она ни в чем не виновата:
— Но, Сьюзен, что вы могли сделать? Любой испугался бы на вашем месте. А тем более — ребенок. Да и потом ваши дядя и тетя — они ведь тоже норовили вас всячески обидеть, насколько я понимаю.
— Что вы имеете в виду?
— Да хотя бы вашу одежду. Это же не одежда, а отрепья какие-то. Я сразу это заметил, как только мы сошли с поезда. Хотя изначально она, наверное, из хорошей ткани.
Сьюзен кивнула:
— Да, все это обноски, платья Гортензии. Она отдавала мне одно платье в год. Шить я не умею, но ушивать и подкорачивать мне волей-неволей пришлось научиться: Гортензия много выше меня и крупнее.
— Судя по всему, ваши родственники достаточно состоятельные, ведь так?
— Да.
— Тогда почему они отдавали вам только одно платье в год?
— Все остальное шло в церковный приют. Это создавало семье хорошую репутацию… — с грустью объяснила ему Сьюзен, а потом улыбнулась, словно вспомнив о чем-то приятном: — Знаете, я все время проводила у кухарки на кухне. Мне ужасно там правилось — тепло всегда, запахи такие вкусные… Когда мне исполнилось четырнадцать, кухарку уволили, и мне велено было взять всю готовку на себя… Если что-нибудь подгорало или, наоборот, не прожаривалось, тетя ужасно кричала… — Сьюзен вздохнула: — Зато в результате я стала довольно неплохой кулинаркой. Мне отдали маленькую комнатку при кухне, и жизнь была бы похожа на рай, если бы не…
— Если бы к вам постоянно не ломился Эндрю? — догадался Чейз.
Сьюзен кивнула.
— А еще меня держали как пленницу, — продолжала она, — никуда не выпускали из дома. Я сбегала лишь тогда, когда они все уезжали в гости. Вот тогда-то я и наслаждалась свободой, — улыбнулась Сьюзен. — Я часами сидела на пристани, смотрела на приходящие и уходящие корабли и мечтала оказаться на одном из них. На пристани я однажды и встретила Тедди. Мы вместе укрывались под навесом от дождя… О том, что я хожу на пристань, знали только слуги. Но, что самое удивительное, за все эти годы они ни разу не выдали моего секрета. — Сьюзен тихонько рассмеялась. — А тетка только удивлялась, почему я так быстро снашиваю ботинки. Вся обувь доставалась мне в наследство от Гортензии и была мне сильно велика, а потому на ногах моих вечно были мозоли.
«Как же, должно быть, больно ей было идти по раскаленному песку пустыни в изношенных туфлях, которые были еще к тому же ей страшно велики, и с ожогами на ногах! — подумал Чейз. — Бедняжка и так много пережила за свою не очень долгую жизнь, а я лишь добавил ей страданий».
— Как же вам удалось сбежать из дома? — участливо спросил он.
— Мне помогли слуги, — с улыбкой ответила Сьюзен. — Они собрали для меня денег. Мне кажется, они подозревали о том, что проделывал со мною Эндрю, и жалели меня. — Сьюзен опустила голову, и выбившиеся из объятий ослабевшей ленты волосы рассыпались по ее плечам. — Я… я взяла… украла недостающую сумму у Эндрю из кармана, пока он спал. А из комнаты Гортензии потихоньку стащила мамины драгоценности. Она… она с самого первого дня завладела ими и частенько их надевала — как мне кажется, больше для того, чтобы досадить мне. А когда я все это проделала, — у Сьюзен задрожал подбородок, — то поняла — нужно бежать немедленно. Другого выхода у меня не было. Впрочем, бежать надо было уже давно. В тот же день, когда я попала в этот дом.