— Воробейкин прислал нам официальную телегу на Седых, — не отрывая глаз от карты, произнес Петр Иванович. — Велел проверить, что за птица. Мол, им на нее какое-то заявление поступило.
Миша замер, боясь пошевелиться.
— А что случилось? — спросил Чижов.
— Да ничего! — ожесточенно махнул рукой Петр Иванович. — Мне говорили, что в МГУ эта дребедень чуть ли не каждый год повторяется: кто-нибудь обязательно влюбится в иностранца, а потом начинает за границу рваться. У нас теперь те же проблемы. Отпустить-то мы их не можем, вот и получается скандал.
— Тяжело тебе… — посочувствовал Чижов. — Ну а с Седых что будет?
— Отчислим из института, и вся недолга. Чтобы другим неповадно было.
У Петра Ивановича упал карандаш, он нагнулся за ним и тут встретился глазами с оторопевшим Степановым.
— Тебе что тут надо? — рявкнул он грозно.
Миша отступил на шаг.
— А… А можно мне вашу карту посмотреть? — ляпнул он первое, что подвернулось на язык.
У офицеров был вид браконьеров, застуканных лесничим.
— А ну пошел отсюда! — рявкнул полковник.
Совершенно забыв про мел, Миша вылетел из преподавательской.
Ховард собрал целую кучу бумажек, доказывающих, что Алекс не совершил ничего криминального и властям совсем необязательно раздувать из мухи слона.
— Шансы пятьдесят на пятьдесят, — сказал он после передачи дела в министерство.
С тех пор жизнь превратилась для Алекса в ожидание: разрешат их группе остаться в СССР еще на полгода? Не разрешат?
У Марики тоже были трудные времена. Она храбрилась, но в ее глазах давно поселился страх человека, приговоренного к расстрелу.
Кроме того, она очень переживала по поводу Федотовой. То, что ее лучшая подруга встала на сторону предателя, изумляло и расстраивало Марику. Однако Лена твердо держалась своей позиции: да, Миша совершил бесчестный поступок, но он раскаялся и потому заслуживает прощения. Пусть тот, кто сам без греха, первым кинет в него камень.
Алекс и сам не знал, что ему думать насчет Степанова — первая буря улеглась, и временами ему было его просто жаль. Он знал, что Миша очень переживает, мечется, изобретает какие-то безумные планы своей реабилитации... Но ничего не помогало: однокурсники им брезговали, а Марика вообще не хотела ничего ни видеть, ни слышать. Впрочем, Алексу казалось, что ей самой было стыдно за свой поступок. Она не должна была закладывать Степанова перед всеми. Ради Лены, ради того, чтобы самой не превращаться в доносчицу. Но Марика не могла признаться в этом даже самой себе.
Алекс ждал ее на крыльце института. Марика помахала ему рукой:
— Привет! Ты давно тут?
В этот момент двери распахнулись и на улицу выскочил Степанов — без шапки, без пальто, в одном легком костюмчике.
— Марика! Слушай, я только что узнал: тебя собираются отчислить из института!
— Кто тебе сказал? — дернулся Алекс.
— Начальник первого отдела.
Марика медленно повернулась к Степанову:
— Теперь он стучит даже на собственное руководство!
Миша стоял как побитый пес.
— Что, очень хочется смешать меня с дерьмом?
— Боюсь, из вас получится однородная масса. Пойдем! — позвала она Алекса.
Подождав, пока Марика отойдет чуть подальше, тот наклонился к Мишиному уху.
— Спасибо за предупреждение.
Степанов вскинул на него ищущий взгляд.
— Ты бы знал, как я… Ты только скажи, чем вам помочь!
— Нам уже ничем не поможешь, — усмехнулся Алекс. — Идущие на смерть приветствуют тебя, цезарь!
И, отдав честь, он зашагал вслед за Марикой.
— Ну что, в кино? — спросила Марика, когда они вышли к остановке. — Я тут из окна автобуса видела афишу: индийский фильм «Танцор диско». В главной роли — любимец женщин Митхун Чакраборти.
Алекс кивнул. Ему было странно, что Марика так спокойно ведет себя после известия об исключении из института. В последнее время она была нервная, как уличная кошка, и это внешнее равнодушие испугало его.
Купив билеты, они прошли в зал и уселись на самый последний ряд. Как всегда, на дневном сеансе народу было немного: несколько подростков да полдюжины цыганок, пришедших записать на магнитофон столь близкие им индийские песни.
В течение всего фильма Алекс не отводил глаз от лица Марики. Взгляд ее был устремлен на экран, где у героев тоже все было плохо, но они при этом пели и плясали.
«Не хочу расставаться с тобой!» — крутилось в голове у Алекса.
Она была нужна ему любой: заспанной, веселой, грустной, пьяной, заболевшей, сердитой… Чтобы можно было прийти к ней на кухню, пока она готовит, и следить за ее движениями... Рассказывать ей что-нибудь, смешить, укладывать спать… Или пугать в душе, а потом залезть туда прямо в одежде, чтобы всласть побрызгаться и похохотать.
— Знаешь, чем мне нравится индийское кино? — вдруг прервала его мысли Марика. — Ты всегда знаешь, что там будет счастливый конец. Я ненавижу плохие концы: Колобка съедает Лиса, молодогвардейцев расстреливают… Это, наверное, делается для того, чтобы мы не ждали ничего от жизни. А мне так хочется, чтобы все поженились, жили долго и счастливо!
— Так все и будет, — твердо пообещал Алекс.
Марика взглянула на него, приподняв брови:
— Думаешь?