Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

— Нет, господин поручик, этого я не сделаю. Вы сами стали бы меня презирать, вы сами в душе назвали бы меня подлецом, если бы я выдал имена этих самоотверженных людей. Я не назову их даже под пыткой. Я готов понести наказание и не дрожу перед ним.

— Вам не миновать пытки, каторжник, — предупредил офицер. — Вы должны будете дать откровенные показания.

— Признаться во всем, что касается меня лично, я готов, господин поручик. Но назвать имена друзей… К этому меня не может принудить никто в мире. Измене я предпочитаю смерть.

— Вы должны сознаться, каторжник, как вы вышли из лазарета.

— Мне открыли дверь, и я вышел на чистый воздух. Креол Диего перед смертью сказал мне, что спрятал офицерский мундир и пистолет под каменной скамейкой. Когда я вышел из лазарета, то поспешил к указанному месту, чтобы достать необходимые мне вещи. Я их там и нашел.

— Вы вполне откровенно ответили на часть моих вопросов. Теперь вам остается сказать, кто перепилил запор решетчатых ворот…

— Этого я не могу сказать, господин поручик.

— Вы подвергаете себя большим опасностям, каторжник…

— Я перенесу наказание без ропота, — ответил Марсель.

Офицер спросил у раненого имя и при этом обнаружил, что в список вкралась ошибка. Около имени Марселя Сорбона стоял черный крест, тогда как каторжник был жив. Этот крест следовало поставить около имени каторжника Марселя Парона, убитого в пути на каторгу за неповиновение капралу Тургонелю.

Офицер доложил о результатах допроса коменданту, который на следующий день сам отправился к раненому каторжнику.

Генерал Миренон не раз замечал, что каторжник номер пятьдесят семь в нравственном отношении стоит выше многих других каторжников.

— Около вашего имени в списках не сказано, в чем вы провинились, каторжник, — начал свой разговор с Марселем комендант Миренон. — Однако там стоит примечание, что вы осуждены на пожизненную каторгу на галерах.

— Я здесь без всякой вины, господин комендант, — со вздохом ответил Марсель.

— Марсель Сорбон, будьте откровенны, расскажите мне, что привело вас сюда и кто хотел облегчить вам бегство отсюда, — спросил генерал Миренон.

— Не сердитесь, господин комендант, но на вторую часть вашего вопроса я отвечать не буду. Что же касается вины… Моя вина состоит в том, что я незаконнорожденный, мешающий своему высокопоставленному дяде…

— Чей же вы сын, Марсель Сорбон?

— Я знал только свою мать, господин комендант. Эта благородная женщина была родной сестрой герцога Бофора.

— Так вы племянник всемогущего герцога? И он не мог вас защитить, спасти от каторги?

— Я жертва герцога Анатоля Бофора, господин комендант. Герцог ненавидит меня! И потому незаконнорожденный должен погибнуть, исчезнуть с лица земли… Или хотя бы пожизненно пойти на галеры.

— Но это ужасно! — вырвалось у коменданта. — Правду ли вы говорите, несчастный?

— Призываю Божью Матерь в свидетельницы! — ответил Марсель. — Моя единственная вина в том, что я жив, что меня родила Серафи де Бофор, что я хотел открыть королю злодейские намерения герцога. В приемной короля меня арестовали люди герцога, посадили в военную тюрьму, а потом отправили с партией каторжников сюда. И моя попытка бежать имела целью свободу, воспользовавшись которой, я бы отомстил за себя этому ненавистному мне человеку.

— Я весьма сожалею, Марсель Сорбон! Ваш безрассудный шаг обернется для вас самыми печальными последствиями… — сказал генерал Миренон. — По закону вас постигнет тяжелая кара, как только вы выздоровеете. У вас за пределами тюрьмы есть друзья, которые хотели бы освободить вас, но они вам только вредят. Назовите мне их, Марсель Сорбон!

— Требуйте от меня, чего хотите, господин комендант, но только не этого! Я уверен, что вы сами назвали бы меня негодяем, если бы я выдал своих друзей.

— Я вам сочувствую и понимаю ваше положение, Марсель Сорбон. Но мое сочувствие не должно мешать исполнению моего долга. Вы — племянник герцога Бофора, ваша мать — сестра герцога. Вероятно, она отвергнута им. Должно быть, это она старается под маской привидения как-то помочь вам. Мне об этом доносили…

— Моя мать, благородная и великодушная Серафи де Каванак, прожив жизнь, исполненную мучений, скончалась, господин комендант.

— В таком случае кто-то другой способствовал вашему бегству…

— Не настаивайте, господин комендант! Я никого не выдам. Вы теперь знаете мою историю, хотя я рассказал ее вам всего в нескольких словах. Я отдаю себе отчет в том, что как сторона слабейшая я должен погибнуть в неравной борьбе. Но, повторяю, ни вины, ни преступления за мной нет.

— Я вам верю, Марсель Сорбон, однако, к моему сожалению, это нисколько не может изменить вашего положения в тюрьме, это ничего не изменит и в вашем наказании, в тяжелой участи, постигшей вас. Не в моей власти освободить вас.

— Мне это известно, господин комендант.

— Но мне искренне жаль вас, Марсель Сорбон! И я хотел бы попытаться выхлопотать для вас помилование…