Омелица простёрла руки к Владе, и не было в глазах её былой строгости, а только спокойная радость. Влада влетела прямо в объятия. Матушка прижала её к сердцу, ласково погладила по волосам, отстранилась, посмотрела с укоризной:
— Что же ты с одной косой-то ходишь? Не положено же так девице замужней.
Влада только прижалась губами к её тёплой щеке.
— Нашла нас…
Омелица всё не могла наглядеться на дочь, беспокойный взгляд зелёных глаз блуждал по её лицу, рукам, проверял, всё ли в порядке с ней, не ранена ли?
Влада так истосковалась по матушке, что теперь, когда она была перед ней, не могла и говорить, а только сдерживала слёзы, сглатывая подкатывающий ком. И поняла, как соскучилась она по дому, по калогостовцам.
Омелица глянула за спину Влады, та тоже обернулась.
Мирослав разговаривал о чём-то с Дарёном. Мельком поглядел на них. Влада отвернулась, смущаясь.
— Всё-таки не врут люди, — улыбнулась вдруг матушка. — Красивый княжич и сильный…
Влада тут опомнилась, потянула с плеч полотно.
— Купава сказывала хранить его.
Матушка сжала руки Влады.
— И не только кружево, но и обручья. Выходит, он из русальего рода тоже будет.
— Я это поняла тогда, как увидела их… Не знаю только, сказывать ли Мирославу о том, что его кровь иная?
Омелица покачала головой.
— Не нужно. Пускай живёт себе спокойно. Коли знание это не сохранилась в его роду, значит велено богами забыть об этом. Пусть носит чаще только…
Влада забеспокоилась.
— Не хотела тебя расстраивать, да видно, придётся, — погладила матушка косу Влады. — Угла, дочка ведьмы, сбежала с бабками ведуньями. С княжичем у них близость была, давно ещё… А потому навредить она ему ещё может…
Внутри Влады так и опустилось всё. Откуда же матушка про Углу выведала?
— Да и ведьму отпустили. Хоть она лишилась силы своей, да как бы через других мстить не начала…
— Хорошо, — Влада крепче стиснула кружево, говорить она толком не могла, слишком много людей кругом.
Омелица это почувствовала.
— Но ты не беспокойся раньше срока, главное, что обошлось всё. Пойдём, — потянула матушка за собой дочь.
Покинув капище, углубились в застройки, скрываясь от лишних глаз.
— Как там Полеля? Они же с Купавой сбежали из Калогоста за мной…
— За неё не волнуйся. Всё у неё хорошо.
— Матушка… Купава, она… погибла.
— Я знаю. Мне Добран уже всё поведал.
Влада замерла, даже приостановилась.
— И что он решил?
— Обряд будем проводить, — коротко осведомила Омелица. — Но это потом, не здесь, и не сейчас.
В маленькой горнице, в которую они вошли, было тепло и светло. Как только оказалась Влада наедине с матерью, то не выдержала, бросилась на шею ей.
— Ох, матушка, как рада я встретиться с тобой…
— Тише, ну что ты, родная, всё же хорошо… — успокоила та Владу, но это нисколько не помогло, а наоборот.
Слёзы полились из глаз Влады, обожгли щёки.
— Давай-ка, садись и расскажи всё с самого начала…
Влада отёрла мокрые щёки и поведала Омелице обо всём, что с ней приключилось за эти длинные дни скитаний.
Рассказала, что пришлось ей пережить: о проклятии Мирослава, про русалок — как в реке её едва не утопили в день обручения речные девы. О ревнивой Грефине и о княгине Саркила Агнии. И только когда заговорила Влада про Будевоя, взгляд матушки стал задумчивый. Потом Влада поведала, как повстречалась ей берегиня лесная и как всё это время она только и помогала ей. Не скрыла о том, как пленили её с Купавой и едва не увезли в чужие земли. И как утопили Купаву, а Влада в порыве отчаяния убила татей, а затем пошла на поиски Мирослава. Как встретилась с Дарёном, который отправил её в Кавию, а она, узнав от берегини, что Мирослава к Ясыне везут, оставила Добрана, пустилась к реке и вместе с сыном Томилы ушла в Древолесье. Не утаила и того, что произошло между ней и Вятко, и как только поведала, сразу легче стало и спокойней. Теперь поняла Влада, что на то время сильно напугана была и переживала за княжича. Матушка не осудила её, а только с пониманием выслушала. И когда Влада поведала, как ведьма в реку её столкнула, Омелица помрачнела, и лицо её серо стало, что льняной рушник.
Матушка погладила Владу по щеке, прижала дочь к груди, зашептала слова успокаивающие.
— Теперь всё хорошо, всё прошло… А вскоре и забудется, и будет казаться, как во сне это было. Вот увидишь…
И так сделалось Владе хорошо, когда смогла она излить душу родному человеку! Только матушке смогла она рассказать всё. А та выслушала без всякого упрёка, одарила своей любовью и заботой.
— Ну, давай, собираться нам нужно в дорогу. Волосы дай заплету по-человечески, — сказала Омелица, снимая гребень дубовый с пояса.
Влада вздохнула и, придвинув лавку к горячей печи, присела. Омелица принялась раздирать спутавшиеся волосы, как и в былые времена. Закончила быстро, и теперь на грудь Влады спадали две тяжёлые косы.
Умывшись и переодевшись в чистое сухое матушкино платье, которое она прихватила с собой из Калогоста на случай, если поиски дочери затянутся, Влада почувствовала себя лучше. Правда убранств для неё не нашлось: ни украшений, ни венца, ни лент. Только висели два кольца на шее.