Невеста Короля Воронов

У Воронов глаза темные; чернее непроглядной ночи, краснее рдеющих углей, словно блестящие бусины из рожденного в огне вулкана обсидиана. И потому лучистый взгляд светлых злых глаз Короля был так необычен, что притягивал взор прежде всего остального, прежде богато украшенной одежды и драгоценных перстней на пальцах. Говорили, что глаза его посветлели от магии, что Король Воронов зажимает в своем кулаке, но так ли это – никто не знал.

Все старинные легенды он знал, несомненно. И в одном его холеном пальце было больше магии, чем во всех его советниках и бравых вояках вместе взятых; а оттого к преданиям о том, целое воронье государство может спасти всего-то женитьба на девице Вороньих кровей, умудрившейся родиться седьмой по счету, относился весьма скептически. Король верил в силу; а ее у него было недостаточно, чтобы решить возникшие разногласия с Коршунами.

От одной мысли об этом клане Ворон до хруста в суставах сжимал кулаки, смертельная бледность наползала на его прекрасное лицо. Коршун-отец откровенно издевался; он претендовал на южные земли, издревле принадлежащие Воронам, его сборщики налогов уже трижды осмеливались обдирать местных жителей. А армия Воронов поспевала к месту столкновения слишком поздно…

Будучи честолюбивым и гордым монархом, Король Воронов едва не рычал от ярости, получая эти обидные оплеухи – а это были именно пощечины, который Коршун-отец неспешно и весьма охотно, с наслаждением, отвешивал рукой, затянутой в окованную сталью перчатку, по холеному, породистому лицу Короля Воронов. Послы Коршунов заверяли его в вечной дружбе сладкими голосами, которые, наверное, позаимствовали у соловьев, повырывав им языки, а их солдатня грабила границы, глумясь над Воронами и понося Короля последними словами.

Именно тогда Друиды и заговорили о женитьбе Короля, бормоча какие-то глупости о пророчестве и спасении.

Король усмехался; Истинных Воронов, равных ему по знатности – а значит, и по магическому статусу, – он знал всех наперечет, и никто из них не поддерживал Древнего Учения и Служения. Один, Старший Ворон, наплодил только сыновей – чертова орава одинаковых на лицо высокомерных молодых щеголей. Говорят, даже бастарды Старшего Ворона его точные копии. Королевский Вассал нарочно это делал, в том Король мог поклясться; зажигая свою магию в новых родившихся от него существах, Старший Ворон словно личную армию собирал.

Вспоминая его недобрый взгляд и преувеличенно уважительные поклоны, Король думал, что Старший Ворон уже видит в своих мечтах свою задницу на троне, а на своей коротко стриженой голове – королевский венец.

Младший Ворон, хитрец, ограничился тем, что родил двух прелестных дочерей, одна краше другой. Он тоже претендовал на трон, но иначе, чем Старший Ворон; его старшая дочь, златокудрая прелестница, более похожая на голубку, на своем первом в жизни балу приглянулась Королю, и он сделал ее своею; вторая дочь Младшего Ворона была не такая красавица, как первая, но умница – она выучилась на лекаря. Она залечивала немудреные королевские болезни – будь то ранение на охоте или неудачное покушение на короля, – но эта разумность не помешала Королю обесчестить и ее тоже.

Впрочем, Младший Ворон был еще молод, и вполне мог родить еще и сына. Он ничего не терял, в любом случае.

О Среднем Вороне, мрачном старом рыцаре, толком никто ничего не слышал. Он давно не посещал двор, жил тихо и скромно в своем замке где-то так далеко, что придворные издевательски посмеивались над стариком, делая изумленные лица и говоря:

– Что!? В тех краях разве существует магия!?

Потому-то послание от Среднего Ворона, который, казалось, совсем позабыл о столице с ее праздными удовольствиями и порочными развлечениями, о Короле и о магии, было как гром среди ясного неба. От письма его пахло магией – такой сильной, такой свежей и нетронутой, что Король перед тем, как распечатать письмо, велел всем выйти вон и закрылся в тронном зале с Друидом наедине.

Старший Друид ломал сургучную печать на письме при Короле – и переломить ее смог очень не скоро и с превеликим трудом. Пальцы его тряслись, когда магия с легким звоном стекала с бумаги вместе с сургучным крошевом, а Король Воронов слышал скрипучее старческое хихиканье, с которым старый рыцарь мог бы наблюдать за всеми усилиями, которые Друид прикладывал к тому, чтоб распечатать письмо.

– Однако, – произнес Король изумленно, заметив, как Друид вытирает тайком взмокший лоб. – Ну, так что там? Для чего потребовалась эта секретность?

Друид промолчал, пробегая взглядом строчки.

– Он пишет, – нерешительно и медленно произнес, наконец, Друид, – что чувствует приближение смертного часа и готов отдать вам свою магию. Родовую. Всю, что полагалась бы его наследникам – если б таковые у него народились.

– Однако, какая щедрость! – произнес Король, смеясь. – И сколько там этой магии?

– Он пишет, – так же нерешительно, словно потрясенный до глубины своей души, продолжил чтение Друид, – что об этом можете узнать лишь вы.

Он передал бумагу Королю в руки, и на ней алым загорелись буквы, обугливая письмо.