— Да, похоже, что так и есть. Правда, сестру с братом любит, так ведь родная кровь. А жену за себя никогда не брал, так верно, рабынями пробавляется.
— Кем? — Леда выронила на траву вторую кроссовку и остолбенела.
Михей оперся обеими ручищами о свою клюку, хмуро улыбнулся:
— Сказывают, что в Гнездовье всякий люд живет, кто по доброй воле, а кого Годар из похода привел, сам полонил или данью отдали.
— И девушек тоже?
— Так мужику ведь без бабы никак! А Годар при том еще не простой воин, а Змеиный князь, ему ли не иметь при себе усладу.
— Так что же не женится? Или с гаремом веселее?
— По себе, видно еще не нашел, так же как и я мается, небось. Может, где и моя милая бродит, о другом вздыхает, встретимся ли на этом свете…
— Ох, что-то мне все это не очень нравится, Михей. Боязно как-то идти.
Леда сидела на высокой кочке, связывая вместе шнурки кроссовок, да вдруг заметила, как ползут по босой ступне толстопузые рыжие муравьи. Пришлось махом вскочить, да бежать к Медведю, а тот только щурится и смеется, оглаживая бородку:
— А, не ходи, коли боишься. Давай, я тебя в свои хоромы отведу, у меня поживешь, может, и привыкнешь.
Леда задумалась не на шутку. Все еще брезжила в душе слабенькая надежда, что ночь промелькнет, и проснется Михайлова на родной постельке в своей городской квартире. А, ну, как нет, что тогда делать, куда ей податься?
— Я, Михей Потапыч, вам благодарна очень, я ваше приглашение даже принимаю, только сперва в Гнездовье наведаюсь. Раз, говорите, самого грозного Хозяина дома нет, с братцем его поговорю или с сестрой, если они люди хорошие, должны меня понять. Может и уговорят потом того… этого, который умеет летать, вообщем, чтобы он меня отвез в это Лунное место.
— Добро! А откуда знаешь, что я — Потапыч? Неужто, мать проговорилась часом, она имя мое обычно от людей таит.
— Догадлива я бываю не в меру, уж простите, если что не так.
— Живина простит…
Теперь Леда шагала босиком по извилистой тропке, а что? Медведь вон тоже босой, а на второй ноге чуть ниже колена — култышка деревянная. Жалко его, видно, думали люди, что на настоящего медведя капкан ставят, а тут человек хороший пострадал. В том, что Михей — парень хороший, девушка ничуть не сомневалась. Надо бы еще с ним поговорить:
— Михей Потапыч, а сколько вам лет, если не секрет?
Мужчина резко повернулся и так сурово на Леду глянул, что у той душа в пятки ушла.
— Брось по батюшке звать, я еще не старик! Мать меня птичьим молоком вспоила, да на семи зорях росами с наговором умывала, такие как я по триста лет живут, не старея, а мне всего-то сороковой год пошел. Так-то, держи язык за зубами, болтлива не в меру. Муж строгий попадется, будет плеткой учить, не понравится!
Леда голову опустила, едва не плана. Обидно-то как, что такого она спросила, сущие пустяки, а туда же… мужем пугает. Не-ет, в этом мире невеститься уж никак нельзя, такие мужские экземпляры попадаются, дух захватывает. От габаритов и строгого нрава. И свекровушки все под стать. Того и гляди закоширяют молодушку. Домой Леде надо, скорее домой… Хотя, кто там ее сильно ждет — мама на юге с другом. У отца свои заботы, ему не до старшенькой. Больше вроде и нет никого.
— Ну, и чего надулась, как мышь на крупу? Не серчай, девка, я погорячился малость. Зовут-то тебя хоть как? Расстанемся, глядишь, даже имени твоего не знаю.
Леда рассмеялась, а ведь верно, за всеми утрешними хлопотами даже представиться забыла, а бабушка-то, кажется, даже не спросила вчера. И сама не назвалась…
— Леда я. Михайлова Леда.
— Ла-а-да… Красивое имя.
И впервые в жизни не стала девушка спутника своего переубеждать. Пусть для него она Ладой будет. Хоть горшком назови, только в печь не ставь. Так-то вот говорят старые люди.
Из лесу выходили долго. Леда уже притомиться успела, хоть и не раз устраивали привал, водой из ручья освежались, сидели молча на пнях, коих все больше на пути попадалось. Близко селение, люди лес рубят, строят себе домишки. Завечерело уже, когда вышли на поле, заросшее рожью, а на бугре чуть поодаль завиделось и жилье. Крепость, не крепость, что-то вроде небольшой заставы. Михей сказал, там две постройки в центре высокие, а вокруг словно по спирали много избенок попроще. Окружали поселение заборы в два ряда из крепких здоровенных бревен, заостренных кверху, раскаты надежные да не широкий ров.
— Я туда не пойду, — глухо сказал Медведь, — не нравлюсь я людям, да и они мне не по душе.
А вот здесь видно лукавил малость, потому, как почудилась Леде в его глазах безнадежная тоска. Всякому живому сердцу нужен друг для беседы доброй и «половинка» — пара, с которой можно разделить светлый день и темную ночь на двоих. Даже зверю в особое время нужна самка, а мужчине всегда нужна ласковая женщина. Михей же был человек-медведь и сам оттого страдал, что не мог найти по себе Единственную, для которой и дом выстроил, и заботиться бы хотел, только, где же она, хоть бы знать, что есть на белом свете, хоть бы одним глазком глянуть…
— Я подумал тут, на-ко, возьми хоть тамошним ребятишкам на забаву, не хочу более при себе носить. Тяжелы стали.