Невеста Крылатого Змея

— Да вот же, глянь, ромбик этот закончишь, и эту стежку по образцу, узелок затянешь сзади. Только потом сама Ему отнеси, да проси, чтоб надел при тебе. Обещаешь наказ мой исполнить?

Пришлось девушке согласиться. Проводила Теку из Гнездовья, вернулась к себе и занялась рубашкой. Никто лентяйкой не назовет, подумаешь пара стежков, можно и расстараться… Хороша вышивка Теки — красные дорожки да на белом льне. Мужские и женские фигуры в узоре, поменьше — деточки, наверно, еще поля урожайные — знак обилия и богатства, уточки и лошадки — дом полная чаша, от недоброго глаза оберег. Мастерица Тека, ничего не забыла, всем одарила дорогого Князюшку, пожелала долгой и счастливой жизни.

Обед Леда просидела как на иголках, не вернулся еще Годар из леса. А ближе к вечеру разузнала, что в кузнице Князь, сам какую-то работу ладит. Хотела Леда Радсея себе в провожатые взять, да парень так и уснул в ладье, чуть закончив ее украшать. Арлета его лоскутным одеяльцем прикрыла, запретила будить. Пришлось девушке в кузню одной отправиться.

И с чего это сердце так разбежалось? Всего-то забот — рубашку отдать, а ноги уже дрожат, щеки пылают. Далеко раздавались по округе удары молотов, и не ошибешься, сразу на место прибудешь, хоть располагалась кузница на самой окраине поселка, в отдельной загородушке. Леда остановилась на пороге, несмело заглянула внутрь.

— Никак гостюшка к нам пожаловала, — буркнул пожилой крупный мужчина с небольшой лохматой бородкой. Шипела в чане железная скоба, метались по стенам тени от огня в широкой горловине очага. Князь руки о ветошь вытер, неспешно пошел к растворенной двери.

— Неужто меня искала?

— Тебя.

Едва осмелилась на него глаза вскинуть, уговаривала же себя не робеть, а вот опять какое-то наваждение.

«И ведь не красавец — Радсей во сто крат лучше будет. Добрый, приветливый, для всех слово ласковое найдет. А этот… волосы на затылке в узел собрал, на лбу черная повязка, ну, чисто разбойник! И никогда мне не нравились мужчины с длинными волосами. У Радсея кудри едва до плеч достают, так хоть мягкие, пушистые, русые… А у Годара черные, цвета воронова крыла, и жесткие, наверно вдобавок, похожие на конский хвост. Сам смотрит хмуро, словно ястреб на перепелочку, а еще эти рисунки на голой груди, едва скрывает их сейчас кожаный передник».

— Знать, понравился тебе мой Крылатый, то-то глаз отвести не можешь. Покажусь сейчас, дам уж полюбоваться, чай, не все рассмотрела тогда в лесу.

— Да я просто так, и не глядела вовсе, — залепетала девушка, пряча глаза. — Держи! Эта тебе Тека передала, уехала еще днем в поселок.

— Вот и славно! Не будешь более за нее корить.

— Может, сразу наденешь на себя? Она так просила.

Вручить бы ему подарок, да убежать, уж чего проще. Рубашку перед ним Леда раскрыла, а у самой руки дрожат, в горле пересохло, да что же творится такое, ведь не маленькая давно, навидалась разных людей по жизни — и деканов и директоров, пора бы смелее быть.

— Обожди, умоюсь сперва. Пошли-ка на двор, там и польешь мне.

Годар скинул передник кузнеца на деревянную чурочку, захватил у порога бадью с водой, поверх которой малый ковшичек плавал. Вышел из кузницы на вытоптанный лужок, кое-где едва муравой заросший, а там поставил бадью наземь и обернулся к девушке, уперев кулаки в бока.

— Ну, смотри теперь!

— Очень мне надо!

— Разве не хорош мой Змей? Ты ближе-ближе подойди, небось не ухватит.

И к чему только принялся шутить, а ведь сразу видно, в добром расположении духа из леса вернулся.

— Умыться хотел, да примерить рубашку…

— Ай, торопишься куда? Жених поди ждет, только не больно ты брата моего привечаешь, я ведь про вас все знаю.

Сверкнули золотом темные глаза, будто опять озлиться готов.

— Мы уж как-нибудь сами разберемся. И без подсказок.

— Сами значит, вон оно как…

И ближе подошел, уже без улыбки. Тут Леда зачерпнула ковшом воды, да и плеснула ему едва не в лицо, а что? Хотел умываться, так получи. А сама назад отскочила, чуть от страху жива, ну, как ругаться начнет. Только Годар фыркнул, будто от смеха, подошел к бадейке, поднял вверх и всю воду сам на себя вылил, после чего встряхнулся по-звериному и остаток влаги ладонями с тела свел.

— Ну, где там одежка твоя? Сама-то хоть стежок уложила?

— Да не один еще!

И зачем только хвасталась, и кто за язык тянул… Годар рубаху надел, расправил рукава, руку к груди прижал, поклонился.

— Много наговоров-то посадили?

— Каких еще наговоров?

— А ты разве не знаешь? Рубашку мужчине может только мать да жена дарить, ну, невеста еще. А от других-то боязно принимать такой подарок. Мало ли с какой присказкой ее расшивали, откуда мне знать.

— Тека души в тебе не чает, а ты ее прогнал.

— Она и в муже своем душеньки не чаяла, лишь за то, что кормил, да не бил часто, и свекров прежних жаловала. Кто ласков с ней, тот и ладен. Теперь нового хозяина уважать станет, глядишь и полюбит. Это ведь недолго у вас. Тебе-то Радсей отчего мил?

— Хороший он… жалко его.

— Из жалости за него пойдешь? А ежели велю вместе с суженым во сыру землю лечь. Не раздумаешь называться невестой?