— Я не делал ничего плохого! — отрывисто ответил он, — Ты сама не очень дружелюбная.
— Я?!
— Да. Ты — интроверт. Любишь смотреть сериалы по выходным, валяться в кровати… — он все-таки взглянул на меня искоса, — Ни разу за наши отношения ты не позвала меня в театр. А я люблю музыку, между прочим. И сам, в какой-то мере, музыкант.
Ярость окатила меня жгучей волной. Сама не заметила, как очутилась нос к носу с Комреем. И пусть сейчас на меня смотрело холеное лицо аристократа с идеальными чертами лица, приглаженными волосами медного оттенка, я воочию видела лицо Паши.
Того, кто привык обвинять меня в своих неудачах. Это я не погладила рубашку, и поэтому он не прошел собеседование. Это я не так поговорила с ним по телефону, когда он нуждался в моей поддержке, и поэтому он разрывает отношения. А то, что я подвязалась помогать и заменяла ушедшую в декрет коллегу, работала сверхурочно три месяца до девяти часов и была выжитой, как лимон, он не брал в расчет. Подумаешь, устала. Подумаешь, я сама придумала себе приключение. Ага, ради того, чтобы мне заплатили премию. И была лишняя тысяча на продукты.
Ведь кушал Паша очень хорошо.
— Ты!… — я едва сдержалась, чтобы не вставить непечатное слово, — Не мог меня никуда пригласить потому, что не было денег. Ты всё время был без работы. И жалел лишнюю сотку на то, чтобы купить тортик в нашу годовщину. За еду и квартиру всегда платила только я, а ты ничем не помогал мне…
— Потому что это была твоя квартира! — непререкаемым тоном объявил он, — Я же не выставляю тебе счет за еду здесь, в замке? Потому, что ты мой гость, и я обязан проявлять гостеприимство. Угощать тебя… вкусненьким.
— Это не твой замок, а брата! — взвилась я, — Запомни: когда мужчина с женщиной сожительствуют, они пополам делят все расходы. Это логично. Это справедливо! Ты мог бы устроиться на работу хоть куда-нибудь. Наверняка, для тебя это пустяк! Запудрить мозги, поставить иллюзию, да хоть что-нибудь! Или щелкнуть пальцами и намагичить два килограмма суши в пятницу вечером, чтобы мне не нужно было готовить после тяжелой рабочей недели. Я бы и сама сходила в кино, если бы ты пригласил. И не тратила бы свои деньги на твои ботинки. Ты помнишь, сколько стоят кожаные зимние ботинки в сезон?! Семь с половиной тысяч. Ты же не можешь носить кожзам.
— Не могу, — серьезно ответил Комрей, — В них нога не дышит.
— Но ты не делал ничего подобного. И это злит меня еще больше.
— Я не могу колдовать в твоем мире. Он взорвется от моей магии, — блеснул глазами Комрей.
Я не поверила. Облик Паши безвозвратно таял, оставляя горькое чувство разочарования. Меня обманывали, нагло и подло. А я… велась, как глупая овечка. Сочувствовала ему, верила, что никто не может оценить его по достоинству. Обнимала, целовала, успокаивала. Вела себя как мамочка.
И только иногда на меня накатывала бессильная ярость.
Я не могла от Паши отказаться, сама не знаю, почему. И не любила его, если говорить честно. Наши отношения были настолько странные, что только сейчас мне пришло в голову: они были ненастоящими. Искусственными!
— Так уж и взорвется! Ты применял ее, когда изменял внешность.
— Совсем чуть-чуть, — отмахнулся Комрей, — И наколдовать суши не мог. Ты бы меня раскусила.
— Единственное, чего я до сих пор не могу понять… — прошептала, глядя в его разноцветные глаза, — Почему я возвращалась к тебе? Почему не прогнала поганой метлой раз и навсегда?! Как я могла тебя терпеть?!!!
— Потому, что это любовь! — самодовольно ответил Комрей, — Ты чувствуешь ее всегда, когда мы рядом. Интуитивно. Помнишь, я спрашивал?
— Нет, не думаю, — покачала головой и попыталась отодвинуться.
Мне не дали. Крепкие руки Комрея уже захватили в стальной плен, а губы неизбежно тянулись к моему лицу.
— Ты моя …единственная отрада, — шептали его губы, — Леночка, солнце мое ясное. Голубка моя ненаглядная…
Он целовал мои глаза, губы, волосы… Шептал ласковые слова, а меня передергивало от отвращения.
Как же я хотела вдарить по нему молнией, окатить ледяным цунами и поджарить на костре грешников! Оттолкнуть от себя, и больше никогда не прикасаться.
Этот маг был способен управлять эмоциями, крутить другими людьми, как марионетками. Обманывать меня бесконечно, поворачивая время вспять. Какой раз он признается в любви? Третий? Значит, все предыдущие разы я отнекивалась, чувствовала его неискренность. Даже там, на земле.
Это делает мне честь.
А еще, меня можно было обмануть тогда, но не теперь. Теперь у меня был камешек истины. И кровь богини, которую она соединила с моей. Что на этот раз давало невосприимчивость к манипуляциям Комрея. Во всяком случае, я на это надеялась.
И я не позволю играть собой в кошки-мышки дальше. Кружить голову глупыми признаниями и обещаниями.
— Ты говорил, что сегодня концерт, — шепнула, когда мужчина снова сделал попытку прильнуть к моему рту, — Идем в залу? Мне хочется послушать.