Невеста Моцарта

— Нет, ну везёт же некоторым, — возмущалась она по поводу двойного ряда ресниц у Ивана, поправляя у зеркала помаду. Это я посвятила её в тайну его магического взгляда. — Тут, блядь, наращиваешь, утолщаешь, а он с такими родился! Вот зачем ему? Он же и так — космос! Ослепнуть можно! А он точно твой телохранитель?

— Точно, — тяжело выдохнула я, и подняла вверх средний палец, честно говоря, посылая её на хуй, но делая вид, что демонстрирую кольцо на безымянном.

— И не будешь против, если я с ним… ну это… замучу?

— А почему я должна быть против? — закрыла я воду. И, вырвав бумажное полотенце, вытирала руки.

— Просто он так на тебя смотрит, — оценила она меня взглядом. — Спрошу по-другому. А твой альфач, на звонки которого ты не отвечаешь, не будет против?

— Думаешь, Иван станет у него спрашивать? Или сама хочешь Сергею позвонить, узнать? Дать тебе номерок альфача?

— Думаю, я это с Ванечкой решу, — опять не оценив иронии, подтянула она лифчик. Уж не знаю куда больше: её сиськи и так выпрыгивали из выреза почти целиком. — Он же сегодня свободен? Дашь нам пять минут? — покрутилась она перед зеркалом, перед тем как выйти, а меня оставить в туалете. Вернее, я сама осталась: пусть решает.

С Ванечкой! Хм… всматривалась я на следующий день в его синие глаза, внимательно следящие за дорогой.

И на следующий.

И чёрта с два по ним можно было понять насколько бессонными были его ночи.

После занятий сегодня мы ехали к моим родителям. Иван, как всегда, молчал.

И я молчала, прислушиваясь к своим ощущениям. Ревную ли я? Не против ли, что Карина спит с Иваном?

И не понимала, что чувствую.

Иван не был мне дорог: я сто процентов любила Моцарта.

Но именно из-за Ивана я так и не простила Сергея. Злилась за то, что он уехал, и чёртов чужой поцелуй теперь стоял у меня поперёк горла. Ненавидела, что приставил ко мне именно Ивана, который стал молчаливым укором и каждый день напоминал о том, в чём я провинилась. Обижалась, что Моцарт больше так и не позвонил. И чувствовала себя ещё хуже от того, что не выдержала, сама набрала, а его телефон оказался отключён.

Наказывал он меня, проверял, сколько я выдержу или давал понять, что детские игры в «не возьму трубку» — не его вариант, я не хотела и знать. Я тоже упрямая.

А ещё я впадала в панику, замечая, что моё чёртово тело покрывалось мурашками каждый раз, когда Иван был близко. Нет, не он старался меня коснуться, он как раз виртуозно уворачивался, скорее я была такой неловкой и задумчивой эти дни, что регулярно на него натыкалась. Только он тоже был не святой и так порой на меня смотрел, что я забывала о чём думаю. И это тоже изматывало: что Иван так на меня действовал, но хотела-то я всё равно не его, а Моцарта. Моцарта, и снова Моцарта, и только Моцарта. Чёрт бы побрал этого Моцарта, но, похоже, он был нужен мне один. И желательно немедленно. И чтобы продолжить всё, что мы начали, а потом не вылезать из грёбаной постели месяц, два, год, всю жизнь.

Но Моцарта рядом не было. И это всё только усугубляло.

Меня штормило.

Мы первый раз поссорились. И этот глупый несуразный конфликт затягивался.

Я злилась на то, что мне не с кем поделиться, а он забрал с собой Бринна.

Я расстраивалась, что решила докопаться до истины сама, а в итоге бегаю как мышь в лабиринте, находя кусочки сыра и не вижу цельной картины.

Я переживала как они там с Антоном — сидеть у постели умирающего отца, которого они ни разу в жизни не видели — то ещё испытание.

И я невыносимо скучала.

Одно радовало: слава богу, Карина не звонила поделиться. Подозреваю, Ванечка её мягко отшил, иначе она бы мне уже все уши прожужжала.

А ещё у меня есть университет, и родители всё же передумали разводиться.

Папа воспрял духом и даже что-то периодически напевал, расхаживая по дому. А мама увлечённо пекла, что она делала только в моём детстве.

— Мам, я сейчас лопну, всё, не подкладывай мне, — откинулась я к спинке стула, так и не осилив последний, кажется, пятый творожный рогалик.

— Заверну вам с Ванечкой с собой, каждому, да пойду ему в гостиную ещё молочка отнесу, а папе чай, — суетилась она на кухне, гремя чашками, шурша пакетами, хлопая дверцей холодильника.

Я достала из сумки папку, а из кармана — маленький блокнот с карандашиком, что теперь постоянно носила с собой: никогда не знаешь, когда, где и что придёт в голову.

Например, на одном из занятий всё у того же Любимова я поняла, почему дядя Ильдар назвал дело по антиквариату «тухлым»: по подделке антикварных изделий их даже не возбуждают. Отсутствует умысел. «Исполнитель» подделки ничего не продаёт, а просто выполняет работу заказчика, в чём бы она ни заключалась. А антиквар продаёт, но не он заказчик, и всегда уверяет: не знал, что вещь не подлинная, вот тут у меня написано.