Невеста Моцарта

— А зря. Потому что я отвечу. Я трахалась с твоим дядей, детка. Вернее, он меня трахал, а я терпела, как всегда. Первый раз, когда мне и лет было чуть больше, чем тебе. Но это был взаимовыгодный обмен. Он получал что хотел, я получала что хотела. А знаешь, как мы познакомились? Это потом он ушёл работать в отдел по борьбе с коррупцией, а до этого работал с серийниками. Серийными убийцами. Глядя на истерзанных и убитых маленьких девочек, таких как я, видать, крыша у него на малолетках и поехала.

— Таких как ты?

— Да. Меня только недоубили. Лицо порезали. Изнасиловали вот у такой же батареи на кухне. Мать, что вернулась с работы не вовремя, убили. А все улики указали на отца. На него и повесили. Он якобы напился до белой горячки, всех порешил и с балкона спрыгнул. А он и правда накануне всю ночь пил. Поссорились они. Потому и спал, потому ничего и не слышал.

— Но ты его помнишь? Того, кто…

— Хороший вопрос. Но какая разница? Мне было семь. Так у батареи за шторкой в луже крови и нашёл меня Сергей. Так нашёл меня и мой дар. Пока тот педофил разрывал меня надвое своим хером, прикрыв лицо лыжной маской, я узнала о нём всё. Не знаю какой дурак назвал это даром, — горько усмехнулась она. — Это проклятье: знать то, что люди тщательно скрывают. Но только когда выросла, я поняла, как мой дар особенно эффективно работает и всё вспомнила. Теперь я знаю, как добывать информацию, что недоступна никому. Вот только не знаю, как это отключить. Теперь, когда я вижу то, что на хер никому не надо, зачем мне этот дар?

— Ты трахалась с моим дядей, чтобы что-то узнать?

— Я трахалась со всеми, деточка. Престарелый генерал, получивший свой массаж простаты. Или младший советник юстиции, ратующий за облаву в «MOZARTе». Все они, как котята, ведутся на секс. Нет, Моцарт знает не всё, — хмыкнула она. — Этого он не знает, — сама ответила на мой следующий вопрос. — Не знает, как я порой добываю информацию. Не всю, но некоторую, особенно ценную. Не знает, что меня тогда изнасиловали. И как всё было на самом деле. Да и зачем ему знать? Ему было двенадцать. Я даже не понимала, как назвать то, что со мной сделали. Да и не думала об этом. Забыла. Детская память легко избавляется от плохого. Поверь, со шрамом на лице жить куда труднее, чем со шрамами в душе или промежности.

Она первый раз убрала за ухо волосы и посмотрела на меня глазом из-под обезображенного века.

— Ничто не даётся нам за просто так. Но большие знания — большие печали.

— Почему ты сказала, что другой возможности спросить у меня не будет?

— Потому что её не будет. А ещё потому, что мне страшно, девочка. Первый раз в жизни страшно, — она усмехнулась. — Знаешь такое «моление о чаще»?

— Иисус Христос на Гефсиманской горе? Просил «да минует меня чаша сия»?

— Даже ему было страшно. Даже он в трагическом одиночестве просил отвратить от ожидающих его страданий. И мне страшно. Но страшно не за себя.

— За Сергея? — всё оборвалось в душе.

— Он побывал в таких передрягах, что и вспомнить тошно. Выжил, когда на него охотилась целая орда головорезов, а в спину дышали все, от главарей банд до прокуратуры и ментов. Он стал тем, кем стал, и я ничего не боялась, потому что знала: он защищён. Знала, что будет. Знала: он просто должен идти, как бы тяжело ему ни было. А сейчас… Он ездил в монастырь к Насте, а я узнала об этом от него. Он полетел в Лондон, отдал отцу половину печени, и я узнала об этом от Бринна.

— Ты не знаешь, что случится? Это тебя пугает?

— Меня пугает, что я знаю, — он упёрлась руками в пол и встала.

Вышла из кухни. Я встала и пошла за ней. Но она словно меня не видела. Словно разговаривала сама с собой, мечась по спальне.

— Я не важна. Не нужна. Бесполезна. Важен только он. Я не важна… — повторяла она как молитву.

— Ты важна, Эля. Ты его лучший друг. Ты его единственный настоящий друг.

— Глупая девчонка! — повернулась она, швырнув на кровать какие-то тряпки. — Ты не понимаешь о чём говоришь! Лезешь со своими расспросами. Болтаешь на всех углах о том, о чём и понятия не имеешь. И думаешь, что мир вращается вокруг тебя. Ты же его Солнце! — презрительно всплеснула она руками. — Но и ты не важна. Важен только он. Что? — дёрнула она подбородком, призывая меня сказать.

— Ничего, — покачала я головой.

— Вот именно. Ничего. Ты без него никто. Объясню на понятном тебе языке, школьница. Кто Наталья Гончарова без Пушкина? Кто Софья Толстая без Льва Николаевича? Кто бы знал о них? Кто бы знал о тебе. Как тебя зовут? Ты — невеста Моцарта. А я? — подняла она руку, когда я уже готова была возразить. — Кто знает, как зовут меня? Я — гадалка Моцарта. А кто я без него? Жалкая шаманка, камлающая с бубном о дожде. Шарлатанка, зарабатывающая на жизнь подтасовкой фактов, гипнозом и внушением. Не пророчица, не оракул. Ничто. Провидцы не нужны обычным людям, они нужны гениям, великим личностям, значимым, весомым. А знаешь, зачем?

— Чтобы уберечь их от беды? — усмехнулась я.

Она посмотрела на меня, склонив голову. И покачала сочувственно.

«Ничего ты не поняла», — было написано у неё на лице.