Невеста Моцарта

Я заторопилась открыть другие папки, пока его нет. Хотя и знала: того, что мне надо, здесь я не найду. Мне нужны снимки сорокалетней давности. Снимки тех дней, когда я увидела окровавленные руки Марго, одна из которых была украшена кольцом, и мужчин, что были с ней в парке. Один из них был Лука. Теперь я знала. Но на руки её подхватил не он. Лука упал, то ли инстинктивно, то ли в него всё же попала вторая пуля: Моцарт эту историю знал лишь приблизительно. А того, кто держал Марго на руках, я не видела. Зато прекрасно видела того, кто стоял бледный и испуганный, не зная, что делать.

Молодой дядя Ильдар.

Вот в него я бы точно ни за что не влюбилась даже сорок лет назад. Рыхловатый, с крупным носом, в мешковатых штанах, он вряд ли пользовался популярностью у девочек. И я легко его узнала, увидев мельком в воспоминаниях Марго: у отца были его фотографии — они учились в одной школе и знали друг друга с детства. Но мне и в голову не приходило, что всё настолько связано.

Впрочем, сейчас меня интересовал не дядя Ильдар, и даже не тот «третий», что держал на руках раненую Маргариту, а папка, которую Моцарт, судя по дате изменения, не открывал уже несколько лет.

Его жена. Их свадебные фото. Я щёлкнула на иконку дрожащей рукой. И тут же захотела стукнуться головой обо что-нибудь типа стены.

Господи, он такой счастливый! А его невеста такая хорошенькая и смотрит на него таким влюблённым взглядом, что глаза защипало от слёз.

Она совсем на меня не похожа. Совсем. Тёмные волосы. Карие глаза. Широкая кость. Словно меня он выбрал на контрасте…

Чёрт! Зачем я сравниваю? Меня он не выбирал. А её — да. Выбрал сам. Любил и потерял. Навсегда. Жизнь провернула его словно через мясорубку, но он выжил. Вряд ли кто-то знает, как. И что ещё, кроме жены и ребёнка, он потерял на этом пути. Насколько он разрушен. Что в нём сломалось и не наладится уже никогда. Может, способность любить и испытывать привязанность?

Я закрыла папку, захлопнула ноутбук и упала навзничь на кровать.

Зачем я только смотрела!

Теперь перед глазами стоял чёртов снимок, где Моцарт такой молодой, отчаянный, красивый. Тот, каким он был. Мне, наверное, уже никогда не избавиться от этого образа. Теперь, глядя на него, я всегда буду видеть того парня с фото и тосковать. О несбыточном.

Я услышала цоканье собачьих лап и шумное дыхание Перси в лицо и тогда только поняла, что Моцарт вернулся. Он поставил на тумбочку с моей стороны стакан воды. А Перси запрыгнул на кровать и улёгся в ногах.

— Увидела, что хотела? — спросил Моцарт, конечно, с издёвкой. Конечно, знал, куда я полезу.

— Да, — кивнула я, подняв голову. Но, увидев, что он раздевается, снова уронила её на кровать. — Того, что мне надо, здесь нет. Да и не может быть. Ты тогда ещё не родился. Скажи, ты знал, что Лука, Марго и мой дядя Ильдар знакомы? — спросила я у ряда потолочных светильников над кроватью.

И никак не ждала тишины в ответ. Я даже подумала, что Моцарт ушёл и меня не слышал. Пришлось повернуть голову. Упереться глазами в его накачанный пресс. Шрам на боку. А потом встретиться с его удивлённо буравящим меня взглядом.

— Твой дядя Ильдар? Первый заместитель прокурора Сагитов Ильдар Саламович знаком с Марго?

— Когда-то давно, — я села: говорить лёжа, когда надо мной нависает его обнажённый торс, оказалось не очень удобно, — похоже, они были друзьями. По крайней мере в том воспоминании, что заставила меня увидеть Целестина, они были вместе в парке: он, Лука, Марго и ещё один мужчина. Его лица я не видела. Только руку.

— Ебануться! — хмыкнул он, но больше ничего не добавил. — Я в душ. А ты, если не собираешься спать в этом, — показал он на спортивный костюм, который я надела после ванной, можешь пока переодеться. Давай помогу расстелить, — переложил он закрытый ноут на свою тумбочку. Согнал Перси. Стряхнул покрывало. Откинул полог одеяла. — Я не спросил, но обычно я сплю с этой стороны, — показал направо, что в принципе и так было понятно.

— Я не против, — пожала я плечами, тиская крутящегося у ног пса. Но Перси привлёк звук из глубины квартиры, подозреваю из кухни, и рыжая жопка тут же сбежала, только его и видели.

— Оно и к лучшему, — закрыл за ним Моцарт дверь спальни.

А когда, спустя минут двадцать, вышел из душа в одних трусах — чёрных бо̀ксерах с серебристыми буквами на резинке, я уже лежала под одеялом, укрывшись по самую шею, и судорожно переключала каналы телевизора.

— Это твоё, — отодвинул Моцарт край одеяла со своего места. И достал со шкафа второе в таком же кофейном пододеяльнике. Оно так гармонично сочеталось с бежевыми спокойными тонами спальни.

Упругий матрас захрустел под его мощным телом. Яркий свет сменился на приглушённый. Я закрыла глаза.