Невеста на уикенд

– Я ненавижу тебя и твою семейку, Сокольский! – всхлипывает Настя, а я утыкаюсь носом в ее шею и закрываю глаза, вдыхая ее аромат и с каждым мгновением закипая все больше. Нет, не могу отпустить. Физически не могу. Нет силы воли, чтобы приказать телу разжать объятия. Мышцы рук перестали слушаться.

– Зачем ты меня сюда привез? Чтобы посмеяться? Доволен? – каждое следующее слово все тише, а  трясет и колотит ее в моих руках все сильнее. 

– Нет, Настя.

– Ну, а зачем тогда?! Почему нельзя было взять хоть ту же Вольскую?!

Вольскую. Не могу сдержать горькой усмешки. Вольская Карина – именно та, которая и получила должность, на которую надеялась Настя. Чувствую себя козлом вдвойне сильней.

– Потому что она не ты, – говорю спокойно и не могу сдержаться: целую в ключицу. Вдыхая полной грудью запах ее духов, легких, нежных, сладких, как и сама девушка.

Я не понимаю, что со мной происходит и почему ее тело, она вся, так на меня действует, но я, уже войдя во вкус, прокладываю дорожку из поцелуев к шее, вверх, поцелуй за поцелуем, пока упрямица Настя не замирает в моих руках. 

– Что ты… – шепчет просевшим голоском. А что я? Добираюсь до мочки уха и слегка прикусываю, сильней, насколько это возможно, сжимая ее руки в своих ладонях и прижимая к себе. Хочется большего. Желание разгорается внутри мгновенно до предела, и, черт побери, она это точно чувствует, потому что ее сердце начинает биться быстрей.

– Прекрати, Сокольский… – шепчет Настя, а я не могу придумать ничего лучше, кроме как выдать оправдание:

– Не было у меня ничего с Вольской. Она получила должность только потому, что я не захотел себе новую помощницу, Настя.

– Что?! – выдыхает Загорская удивленно. И я дурак, потому что нужно было держать язык за зубами, но мое “чистосердечное” вмиг приводит девушку в чувства.

– Да мне все равно с кем и что у тебя было, слышишь? – дергает руками Настя, пытаясь оттолкнуть меня. – Все равно! Ты просто скотина бессердечная! – кричит и все-таки вырывается, отбегая на приличное расстояние. – Я хочу домой. Верни меня домой. Не нужны мне твои деньги, – смотрит на меня глазами, полными обиды. – Я вернусь домой и уволюсь. Я видеть тебя больше не хочу, и работать с тобой не хочу, и рядом, – топает ногой, – быть не хочу! – и опять в слезы. – Еще этот дурацкий бассейн!

 – Но это просто вода!

– Я не умею плавать! – выкрикивает Настя. – Я в детстве чуть не утонула! – поджимает свои сладкие губы девушка, – с тех пор я боюсь бассейнов, как огня, но тебе откуда это знать, да, Сокольский? Ты вообще ничего обо мне не знаешь, – продолжает тараторить Настя, а меня переворачивает от накатившего животного страха за нее. Обдает холодом изнутри, стоит только представить, что она чувствовала в этот момент.

– Я идиот, Настя... 

– Да даже не в этом дело, – перебивает. – Ты... ты мог бы не смеяться надо мной, а помочь, Илья! Я стояла там, как дура, в этом бассейне!

– Я понял тебя. Я был неправ. 

– Я выглядела в глазах твоей матери идиоткой, только еще сильнее подтверждая ее слова. Она и так мне сказала в лоб, что такая невестка ей не нужна, а тут еще вот это все, – говорит, шмыгнув носом.

– Что?

– Что? – переспрашивает она, и я вижу слезинку, что покатилось по ее щеке. 

– Что она тебе сказала? – подхожу к девушке, которая, что удивительно, не отступает, и смахиваю пальцем слезинку, обхватив ладонями ее раскрасневшееся кукольное личико.

Какая она все-таки хрупкая и маленькая по сравнению со мной.

– Что моя мать тебе сказала? И когда?

– Когда я с Ксю вышла поговорить. Это, – шмыг носом, – подруга моя. Твоя мать сказала, что не нравлюсь я ей. И тогда же про кольцо сказала. И ее можно понять, – говорит в сердцах Настя. – Ты себя видел? – замолкает, в ожидании ответа. – А меня? Мы же просто смешно смотримся вместе! Она в два счета просчитала, что я тебе не ровня. У нас ничего не выйдет, Сокольский, я правда очень хочу домой, – с каждым словом все тише говорит девушка, и я вижу, как снова начинает дрожать ее верхняя губка в подступающей истерике. И как невыносимо хочется накрыть ее губы своими. Утешить. Успокоить. Заставить забыть весь тот ужас, что мать с Каролиной сегодня устроили.

– Знаешь, это… так… обидно… – шепчет, и я даже не успеваю отреагировать, когда Настя делает шаг и, привстав на носочки, утыкается носом мне в шею, приобнимая. Словно прячется в моих объятиях от навалившихся проблем. Будто почувствовала во мне защиту. Это чертовски приятно.

Не знаю, сколько мы вот так стоим. Она, крепко прижимаясь ко мне, а я молча глажу ее по голове. Но когда слез не осталось, Настя отстраняется и отходит к окну, а я присаживаюсь на край диванчика, запуская пятерню во все еще слегка влажные после “купания” волосы. Сколько мыслей в голове – с ума сойти можно!

– Моя мать любит кичиться своим положением, – нарушаю тишину, установившуюся в полумраке спальни. – Она с детства пыталась нам с сестрой вдолбить в голову свои понятия и отношение к разделению по социальному статусу. 

– И скажи, что ты не поддался, – фыркает девушка, но не язвительно, а, скорее, растерянно.