Невеста на уикенд

Анжела, недовольно фыркнув, отстранилась. 

– И кого ты обманываешь, Сокольский? Нас всех или себя? – не спрашивает, утверждает, и, обходя меня, появившись в поле моего зрения и дождавшись, когда я обращу на ее персону внимание, облокачивается своей пятой точкой на перила, дергано складывая руки на груди.

Она мельтешит, а я и правда пытаюсь сообразить: и кого в итоге я обманул-то? Только если себя. 

– Ты ведь ее не любишь, – продолжает жужжать, как назойливая муха, Анжела. – Ну, она-то тебя так точно нет. Каждая улыбка фальшивая, каждый взгляд наигранный, – бросает мне с ехидной злобой. Мне кажется, эта тварь просто наслаждается тем, что ее слова бьют ровно в цель, хоть она и не понимает всего масштаба беды.

– Тогда что это? И правда, игра для родителей? – замолкает, но, не дождавшись ответа, продолжает. – Отец говорил, что Сергей Денисович очень решительно настроен тебя женить. 

Игра. Игра. Игра.

Да это… было игрой. Но теперь, по крайней мере, для меня, все поменялось.

Ты ее не любишь – звучит в голове сказанное Анжелой. А что вообще такое любовь? Страдания, мучения и боль. Вот такая она была в моей жизни когда-то очень давно. Да и вообще, можно ли влюбиться за два дня? Можно пропасть в человеке за сорок восемь часов? Если нет, то тогда я не знаю, что со мной происходит. 

– Ты права, – говорю и, поднимаясь с места, отвожу взгляд на горизонт, краем глаза отмечая, как удивленно на полуслове заткнулась Анжела. – Знаешь в чем? – достаю из кармана пачку сигарет, к которым не прикасался уже с самой столицы, чувствуя огромное желание успокоить нервы. 

– В чем же?

– В том, что она меня не любит. 

Делаю затяжку и с небывалым наслаждением выпускаю в небо струйку дыма. Пару раз, и мне вполне хватает, чтобы навести порядок в своей голове.

– А ты, значит…? 

– А я, значит, сделаю все, чтобы это исправить, – сделав последнюю затяжку, выкидываю сигарету и, убрав руки в карманы брюк, смотрю  прямо в глаза упрямой бывшей. Честно и открыто, насколько вообще это возможно. – Настя – моя будущая жена. Точка.

Я уже даже себя почти убедил. 

– Почему ты тогда не можешь это произнести?

– Что произнести? – морщусь.

– Что любишь? Почему не можешь сказать: я люблю Настю? – отталкивается от перил девушка и идет ко мне со сверкающим вызовом в темных глазах. – Вот я могу честно и открыто сказать, что я влюбилась в тебя, Сокольский. Уже давно.

Ее признание таки вылетает, вот только не торкает. Совершенно.

– Детский сад, Анжела, – качаю головой и уже собираюсь уйти, когда меня ловят за локоть тонкие женские пальчики.

– Потому что нет у тебя к ней чув...

– Потому что мои чувства – это то, – перебиваю, выдергивая руку, – о чем я не буду орать из каждого угла. Настя. Моя. Невеста. И тебе, и моей матери, и всему вашему серпентарию придется с этим смириться. 

Замираю на мгновение, буравя взглядом бывшую, и когда вижу, что мои слова дошли до нее, разворачиваюсь и ухожу, оставляя Анжелу на пирсе наедине со своими мыслями. Ей иногда так же, как и мне, очень полезно подумать.

Глава 25. Илья

С пирса иду к отцу, которому и говорить ничего не пришлось, по моем виду понял все с порога.

– Поругались? 

Никогда не умел и не любил обсуждать личную жизнь. Да и положа руку на сердце, у меня ее как таковой не было последние пятнадцать лет, а следовательно, и обсуждать было нечего. Но сейчас… тянет выболтать все бате.

– Ерунда.

– Не ерунда. Мы все видели.

– Что?

– Ну, на пирсе. Иди-ка, садись, – машет рукой батя и устраивается в кресле напротив, разливая по бокалам крепкий алкоголь.

Первый бокал я осушаю почти залпом.

Второй появляется передо мной так же моментально, вот только… я беру его в руки и, вглядываясь в перекатывающуюся в бокале жидкость, начинаю говорить. Слова сами льются потоком, что не остановить. Я рассказываю полуправду, подстраивая нашу с Загорской реальность под выстроенную легенду. Просто говорю, говорю и говорю так, как никогда до этого в жизни. 

Понимая, что чертовски запутался. Потерялся в своей голове и в своем сердце.

Отец же, щедро плещет виски и молча слушает, только изредка кивая да вворачивая меткие фразочки. 

– Илья, – недовольно поджимает губы, а я чувствую себя мелким нашкодившим пацаном. – Я тебя не узнаю. 

– Да я и сам себя не узнаю, бать.

– И в чем сейчас проблема? – в конце концов, разводит руками отец.

– В том, что, кажется, я переоценил свои возможности, и Насте я и со всеми потрохами не нужен, – говорю, и словно камень падает с плеч. Опрокидываю горячительное в себя и морщусь от убийственной дозы. – Нет у нее чувств. Тем более после того, что я наворотил. Она на меня теперь зла и обижена.

– Ты сильно заблуждаешься, сынок, – подается вперед, упирая локти в колени, отец. – Любит. А обиды… ну, с кем не бывает. Как поругались, так и помиритесь.

– Нет любви. Все это вот простая, мать ее, игра! – бросаю в сердцах, и плевать уже, как это будет воспринято. Мне так хреново и так ломает, что тут уже не до притворства.