– Если хочешь, я могу извиниться, – подмигиваю и тут же оказываюсь прижата к матрасу его сильным телом. Упираюсь ладошками в голую грудь. – Что значит это тату? – обвожу пальчиком потрясающе красивое крыло, наколотое явно высококласным мастером. – И это его ты набивал год назад?
– Свободу, – овершенно серьезно отвечают мне. – И как ты…
– Я тебя записывала на прием, – смеюсь в ответ на хмуро сдвинутые брови. – Ты удивишься, как много я о тебе знаю. Узнала.
– Зато я о тебе практически ничего не знал за все время работы, – задумчиво говорит мужчина, сдвигая черные брови к переносице еще сильней, от чего лоб прорезали хмурые морщины. – Я был мудаком, Настя.
– Думаешь? – спрашиваю с улыбкой, а саму волнение накрывает, и скрыть это мне не удается. Прикусываю губу и тяну руки, разглаживаю подушечкой большого пальца морщинки на его лбу.
– Знаю.
– Пожалуй, не могу не согласиться.
– Расскажи мне, какой я был для тебе, м-м-м… – тянет Илья, спускаясь с поцелуями к шее, ключице, прокладывая дорожку все ниже и ниже, подбираясь к груди. Желание, воспламеняющееся как по щелчку пальцев, тормозит только мысль, что в этом доме мы не одни. Очень даже не одни.
– Ну, нет, – смеюсь, – не прямо же сейчас! Илья… – выдыхаю возмущенно, нервно ерзая под ним.
– Почему нет? – недоуменно смотрят на меня. – Чем сейчас не время?
– Во-первых, нам сегодня предстоит сложный день, а мы еще не спали.
– Ладно, весомо. А во-вторых? – вздыхает мужчина.
– Во-вторых, я голодна.
– Так мы утолим… – шепчет, хитро улыбаясь и пробираясь руками все выше, так, что мне приходится его остановить, перехватывая ладонь.
– Не-а, другой голод, Сокольский! – смеюсь, – я хочу кушать.
– Серьезно? В четыре утра?
– Да.
Выползаю из-под мужчины и накидываю на себя его рубашку, которая для меня практически как платье, до колен.
– Как думаешь, твои все спят? – бросаю взгляд на развалившегося и исследующего глазами мои ножки Илью.
– М-м-м? Ты что-то спросила?
– Я говорю, сильно опасно гулять по вашей вилле в пять утра, полуголой, с гнездом на голове и опухшими губами?
– Опасно. Очень.
– Правда?
– Правда! Лучше иди ко мне, – откидывает Сокольский покрывало, под которым уже проглядывает его "готовность", и я, посмеиваясь, машу головой. – Не прокатило?
– Совсем нет. Жди. Я скоро буду, и не одна, а с едой.
Подмигиваю и, прошмыгнув в коридор, тихонько притворяю за собой дверь.
Дом спит. Вот прям абсолютно. В просторных, светлых коридора стоит такая тишина, что кажется, мои тихие шажки на носочках звучат, как топот маленького слоненка.
Но охота пуще неволи, и я уже почти дошла до кухни, когда входная дверь открывается, и на пороге я вижу…
– Анжела?
– Настя… – замираю, как была, на цыпочках и одергиваю полы мужской рубашки как можно ниже. Растерянность на лице девушки быстро меняется, трансформируясь в мало понятную мне ненависть, когда до нее доходит, откуда я, такая "потрепанная" и с сияющими глазюками, крадусь.
– Ты… – машет головой в сторону нашей с Ильей спальни. – Вы что…?
– Эм… ну да, – пожимаю плечами, выгибая бровь. – А что, секс в этом доме под запретом? – говорю с улыбкой, намеренно, чтобы уколоть. И ох, как ее перекосило!
– Нет, – бросили мне, как монетку нищенке. – Значит, все-таки умудрилась залезть к нему в постель? – каждое слово буквально сочится ядом. – Отчаянная девчонка. Не боишься остаться у разбитого корыта, так же, как и…
– Ты? – выгибаю бровь и улыбаюсь. Она сильно просчиталась, решив, что я невинная овечка, которая при любом выпаде засунет язык туда, куда… в общем, далеко.
– Это сейчас ты такая смелая, – тряхнув шевелюрой, злобится Анжела. – Все мы думаем, что особенные, день, два, три… неделю. А потом все. Сказочке конец. И оказываемся там же, где эти самые принцы-бабники нас нашли.
– Это, надо полагать, ты по собственному опыту ориентируешься? – фыркаю, выдерживая ее ядовитый взгляд. Не нужно мне рассказывать, кто и где окажется. – Только не забывай, что мы помолвлены, Энж, – говорю, четко проговаривая каждое слово, и для убедительности машу пальчиками, показывая все еще красующееся там помолвочное колечко с аккуратным камушком. После этой ночи и слов Ильи даже сама не могу сдержать улыбки и смущения.
– Эту ерунду будете родителям его рассказывать. Я знаю, что еще два месяца назад у него не было никакой невесты! – складывает свои тощие ручонки на груди бывшая подруга Ильи и делает шаг ко мне, звонко цокая каблуками. – Два месяца назад мы предавались разврату в его отеле, дорогуша, – смотрит на меня с победным видом эта фря.
Предавались разврату? Боги, так еще кто-то говорит?
Возможно, эти слова и кольнули бы меня в нынешней ситуации, и сказаны они были явно с этим расчетом. Вот только… если бы я об этом еще не знала. Но Илья мне озвучил эту “проблему” уже о-о-очень давно. Да и более того, именно я тогда бронировала ему номер люкс для кувырканий с этой стервой. Поэтому… эта колкость никаким образом не отдается в сердце. Даже и ревновать-то Сокольского к ней не могу, потому что знаю, что для него эта дама ничего не значит.
Да и вообще, любая другая, кроме меня, для него ничего не значит.