Невеста Нила

Несколько ударов весел вывели разукрашенную барку к середине реки. Тогда молодая девушка ловко вскочила на перила борта, бросила в воду стебли лилий, потом улыбнулась, мило склонив головку к плечу, стыдливо собрала вокруг колен складки длинной одежды и, подавшись всем корпусом вперед, бросилась в волны. Они тотчас сомкнулись над ее головой, но Катерина, отлично умевшая плавать, опять показалась на поверхности Нила. Ее черты были спокойны, точно она приятно нежилась в воде во время купания, и нильские волны, играючи, ластились к ее стройному телу.

Народ рукоплескал в безумном восторге, хотя у многих невольно вырывались крики ужаса и сострадания; может быть, Катерина успела еще расслышать их. Минуту спустя она нырнула в глубину.

Кузнец, переодетый Нилом, добродушный человек, который в обычное время не мог допустить, чтобы живая душа погибла на его глазах, совершенно забыл свою роль. Выпустив руку Паулы, он бросился за Катериной, то же самое сделали ее молочный брат Анубис и несколько матросов. Но им не удалось найти утопленницу, и бедный юноша пошел ко дну, потому что сломанная нога затрудняла его движения.

Обращение Катерины слышали только стоявшие поблизости; но прежде чем девушка исчезла в волнах, епископ Иоанн повернулся к народу. Он крепко схватил Паулу одной рукой, а другой поднял распятие, висевшие у него на поясе, и обратился к тысячной толпе:

— Желание нашего святейшего отца Вениамина исполнилось! Сам Бог говорил его устами. На ваших глазах непорочная, благородная якобитская девственница по собственному великодушному побуждению пожертвовала жизнью за страждущих ближних. Нил принял свою жертву. Теперь осужденная свободна! — прибавил епископ, привлекая Паулу к себе.

Дамаскинка дрожала от волнения. Но не успел Иоанн окончить свою речь, не успел народ высказать своего приговора, как взбешенный Горус ринулся к ним. Он схватил Паулу за одежду и крикнул хору юношей:

— Скорей за дело! Пусть один из вас займет место речного бога. Кидайте в волны невесту Нила!…

Но епископ снова отстранил жреца от девушки; тут старик, ослепленный яростью, бросился на Иоанна, стараясь отнять у него распятие. Глубоко возмущенный прелат вскричал гневным, громовым голосом:

— Анафема!…

При этом страшном слове и святотатственном насилии в египтянах заговорила преданность христианской вере, только искусственно подавленная в тяжелое время народного бедствия.

Начальник хора оттолкнул жреца и стал на защиту епископа; другие последовали за ним; но несколько юных певцов вступились за Горуса, который по-прежнему не выпускал одежду Паулы, готовый скорее погибнуть, чем уступить свою жертву.

В этот миг в опустевшем городе загудел набатный колокол; толпа заволновалась, охваченная страхом. Какой-то человек, размахивая обнаженным мечом, прокладывал себе дорогу между любопытными. Несмотря на изорванную одежду, растрепанные волосы, закопченное лицо, большинство присутствующих узнало в нем Ориона.

Все расступились перед ним; он мчался, как безумный. Достигнув помоста, юноша окинул взглядом участников церемонии и бросился прыжками мимо переодетых людей прямо на эстраду. Он оттолкнул Горуса Аполлона от Паулы, которая почти в беспамятстве упала к нему на грудь: неожиданная радость отняла у нее последние силы.

Орион крепко прижал ее к себе левой рукой; в правой у него был поднят сверкающий меч. Угрожающая поза и огненный взгляд ясно говорили, что бороться с этим отчаянным храбрецом, все равно что напасть на львицу, которая защищает своих детенышей. Юноша далеко отбросил в сторону Горуса Аполлона; поднимаясь с земли, чтоб еще раз кинуться на свою жертву, старик угодил в самую середину давки.

За сыном мукаукаса следовало несколько человек, которые также принялись отстаивать дамаскинку. На самом краю помоста завязалась отчаянная борьба; несколько сторонников жреца упали в воду, увлекая за собой маститого ученого. Большинство из них спаслось вплавь, но старик утонул; барахтаясь в волнах, он еще грозил кулаком своим врагам.

Векил, наконец, уразумел, что происходило на месте церемонии; вне себя от ярости он вскочил со своего места, чтобы водворить порядок и, если понадобиться, тут же собственноручно покончить с Орионом. Обада сразу понял, что смельчак с мечом в руках был не кто иной, как сын Георгия.

Однако тысячи людей заграждали ему путь; удалая шайка освобожденных арестантов с Орионом во главе успела поднять тревогу криками: «Пожар! Тюрьма и весь город в огне!» Все, кто только мог бежать, бросились к Мемфису отстаивать свои дома и близких, оставшихся по какой-нибудь причине в своих жилищах.

Вся толпа обратилась в беспорядочное бегство, точно стая голубей, испуганная криком ястреба, или груда сухих листьев, гонимая ветром. Началась невообразимая давка; люди прыгали на колесницы, участвовавшие в церемониальном шествии; лошадям, которые везли аллегорическую фигуру богини здоровья, обрезали постромки, чтобы ускакать на них домой. Бегущие опрокидывали все на пути и увлекли за собой векила, стремившегося к помосту с саблей наголо.