– Залезь-ка ты, Дуська, в Интернет и набери в поисковике «мутизм», – предложил Олег. – А пока не набрала, кратко информирую. Мутизм, Дуська, – это временная утрата дара речи. Она возникает у человека при обиде, сильном шоке, других психологических встрясках. Человек, подверженный мутизму, не может говорить с обидчиком или собеседником, просто поднявшим на него голос. Он замыкается и молчит, как проклятый. Даже если очень хочет поговорить о том, что его волнует, – замыкается и в лучшем случае мычит и мямлит. И как ты думаешь, Дусенция, что должен делать человек, не умеющий грамотно построить разговор? Он знать не знает о своем расстройстве, он приступает к разговору, а дальше – ни тпру ни ну. Бестолочь одна.
– Не понимаю, при чем здесь наш промысел.
– А притом, что человек, не способный к разговору, может окончательно сбрендить и натворить дел. Он замкнется, черт-те чего накрутит… А дальше что? Мордобой? Суицид? Развод при самом слабом случае или убийство, если вовсе перемкнуло? – Паршин тогда выдержал длительную паузу, внимательно поглядел на Дусю и кивнул: – Наименьшим злом будет визит в нашу контору. И причем хочу заметить: ты не задумываешься о том, почему клиенты конкретно к нам косяком идут?
– Мы не химичим, не подставляем…
– Не шантажируем, – вместо Евдокии подвел черту начальник. – Мы, Дуська, делаем доброе дело – выручаем людей. Помогаем им избавиться от подозрений или убедиться, что рядом с ними находится подлый индивид, двурушник. И если ты сейчас нос презрительно наморщишь и поднимешь лапки, то эти бедолаги пойдут к… к Диме Пучкову, например. А слышала, чем недавно закончилось одно расследование Пучка?
– Его какая-то тетка чуть не пристрелила.
– Вот. – Паршин значительно задрал вверх палец. – Пучок тетку и ее любовника жестко на бабки выставил, а когда они платить перестали, всю дезу слил их половинам.
В итоге после всего сказанного Паршиным Дуся малость возгордилась. И перестала постоянно морщить нос при запахах чужого исподнего.
Как оказалось нынче, на чужую гнусность Евдокия перестала реагировать, но перестроилась на собственные рельсы. «Без комплексов, видать, не может», – расстроился Олег.
– Что будем делать? – спросил бывший полицейский унылую напарницу. – Информация ведь – в масть. Терезу надо разматывать.
Евдокия грустно хмыкнула:
– Разматывать отрез фланели. Ты, Олег, нарочно меня дразнишь?
– Да нет. Говорю так, как привык. Удивляюсь только, куда у тебя весь пыл пропал. Обычно несешься, что тот паровоз – на всех парах, не остановишь. – Паршин присмотрелся к Евдокии, пыла так и не увидел, проговорил: – Понимаю. Вспомнила о Васильевиче. Распереживалась, что тот плохо о тебе подумал, и решила, будто он прав на сто процентов, а оправдаться здесь же и сейчас невозможно… Но хватит, Дуся, нюни разводить. Пора работать.
Евдокия подняла на шефа удивленные глаза: какой, однако, прозорливец! Все увидал, все разглядел, вывод сделал правильный, тон верный подобрал – дал слабенькую оплеуху и мозги поправил.
– Нам надо решить, как использовать полученную информацию, – деловито продолжал Олег. – Придержать ее и приглядеться? Или надавить и размотать? Ты, Евдокия, здесь больше в теме, так что предлагай.
Евдокия встала с табуреточки, прошла до окна и заговорила, глядя на готовящийся к ночи сад.
– Когда я собиралась ехать сюда, то не сказала Миронову всей правды, Олег. Саша не тот человек, с которым хочется и нужно делиться ощущениями. Тебе скажу. – Дуся повернулась к Паршину. – Во время разговора с тем самым хорошим человеком, как только я узнала о Доброжелателе, у меня вдруг мелькнула мысль: «Обаньки! Так я же знаю кто он!» Я толком не успела эту мысль оформить, она промелькнула, а человек продолжал рассказывать интересные вещи, и я отвлеклась… – Дуся расстроенно поглядела на командира. – Олег, я отвлеклась! И мысль ушла.
– А ты уверена, что она вообще была? – с прищуром произнес начальник, отметив, что напарницу оставила зеленая тоска.
– Уверена. Когда я была здесь с Васильевичем, то не знала о существовании Доброжелателя. Мы, Паршин, убийцу практически наощупь искали. Но как только хороший человек добавил в портрет убийцы конкретики, у меня чисто рефлекторно сложился некий образ. Но я, Олежка, его потеряла. Отвлеклась и потеряла. Позже попыталась восстановить логическую и ассоциативную цепочку – не получилось. Решила: вот приеду в этот дом, обстановка подтолкнет воображение и память… Но пока – бесполезняк. Воображение молчит, интуиция безмолвствует, туман, туман…
Паршин, всегда любивший, когда Землероева начинала культурно выражаться, незаметно хмыкнул: Дуська в полной норме, раз пошла выписывать виньетки-кандибоберы.
– Хочешь, я Терезу размотаю? – предложил начальник. – У тебя там вроде не сложилось
– Еще чего! Фланель – моя. Женщина, попавшаяся на «горячем», с мужиком откровенничать не станет!
– Ой ли, Дуся? – усмехнулся повидавший виды сыщик.
– Замяли, – отметая продолжение, произнесла подчиненная. – К Терезе я пойду.
– Когда?