Вот странное дело, всю жизнь свою Есенья работала не покладая рук. Кожа на ладонях у нее хоть и не была вся в мозолях, но уж погрубее, чем у дамочек — аристократок, а на пальцах и вовсе выдавала в ней деву работящую. Стоит отдать должное и всяческим мазям и ванночкам, коими ее ручки почти ежедневно отмачивали, от чего исчезли заусеницы, мелкие царапинки затянулись, да и кожа стала куда более гладкой. Но в чем была странность, так что у царевича, с его — то возможностями, мозоли ощущались явственно. От меча, поди… Но и пальцы его были мягкие, теплые, чуточку шерховатые… Очень уж они волновали Есенью…
В таверне девушка оказалась тоже впервые. Сколько всего за последний месяц нового с ней приключилось и несчесть. Удивляться, впрочем, Есенья не переставала.
Людно здесь было, в воздухе съестным пахло. Еще на входе аромат такой манящий ощущался, теплый, аппетитный, что в животе тотчас засосало сильнее, еще немного и зарычит на всю округу.
Заказывал, конечно, Злат, она то и не знала, что здесь подают. Доверяться его вкусу, кажется, скоро войдет в привычку.
Еда, казалось, простая, поразила насыщенным вкусом. Без особых изысков, но то ли от разыгравшегося аппетита, то ли и вправду было так необыкновенно, но Еся просто блаженствовала. Ели молча, тут язык бы свой не проглотить, не то что болтать. Еся лишь иногда поднимала голову, встречаясь с улыбающимся взглядом муженька.
На первый вопрос Злата девушка лишь пожала плечами, потому как рот был занят, а вот после заговорила.
— У нас деревенька небольшая, если какие гуляния проводили, так все собирались вместе с соседними селениями. Шалаши ставили, костры разводили, гуляли до рассвета, празднества и по несколько дней бывали. Помнится, как — то четыре дня гуляли, я тогда хоть в покое отдохнула… — мечтательно вздохнула Еся. — Одной то не надобно постоянно что — то готовить, да убирать…
Она, кажется, слишком глубоко погрузилась в воспоминания, но встретившись взглядом со своим собеседником, поспешно вынырнула из них, улыбнулась.
— Меня с собой не брали, нужно же было кому — то за домом приглядывать. С деревенскими девчонками удавалось несколько раз улизнуть — через костер попрыгать, да на суженного погадать, пока маменька не прознала… — казалось, ее вовсе не трогало то, что должно ей, молодой девушке, одной дома в праздники сидеть, да только в глубине проскользнула затаенная печаль. — А ты, выходит, и в Явь на праздники выбирался? — поспешила перевести тему.
Злат тем временем ей пирога подложил. Красота такая, что и резать было жаль, но углядев, какой на срезе, Еся едва не запищала от восторга. Тесто пышное, начинки вдосталь, а аромат какой… Места, правда, в животе почти и не осталось, не привыкла Еся столько кушать, не то что царевич. Девушка даже усмехнулась про себя. Кажется, Злат и один оставшийся пирог одолеет. А ведь еще десерт…
— Очень вкусно, — отозвалась на его вопрос. — Во дворце тоже хорошо кормят, изыскано, но иногда и вот по такой простой еде скучаешь. Спасибо тебе… за все. Это, наверное, самый веселый день, что у меня был.
Смутившись, уткнулась в стакан с компотом, медленно попивая сладковатый напиток. Вообще рядом с ней смущение, кажется, стало ее второй натурой.
Дворцовые привычки откусывать только немного от разных блюд пригодилась, а то из — за стола пришлось бы выкатываться. Они даже поговорить успели пока убирали со стола и ставили изящные стаканы с налитым в них какао. Хотелось похитить жену трактирщика хотя бы из — за рецепта одного вишневого пирога. Злат мудро заказал уже два кусочка, потому что для поедания целого они с Есеньей должны были быть шире раза так в четыре.
— Чего — то у тебя не маменька, прости, а какая — то ехидна — букнул Полоз, которому все меньше нравилась теща. Благо, в другом мире живет, магией не владеет и на голову не упадет в виде громогласного пышногрудого сокровища. Как у осинки могла родиться апельсинка — это вопрос. Вот кем, а нахалкой жена точно была.
— Твое имя как сокращать можно? А то я все Есенья да Есенья, как наставник какой. — усмехнулся осоловевший от еды парень, который в своей жизни привык откликаться на множество имен от Золотенького до Лата. Первое, помнится, использовала бабуля, чтобы ей вместе с предками на том свете сладко вино пилось, второе придумал с похмелья Свет, аргументируя тем, что произнести букву "З", да и любой другой звонкий звук, с такой головной болью — это убить самого себя.