Невеста Полоза

Прелюдия никогда не бывает одинаковой, но всегда — волнующей, дает скинуть оковы стеснения, изучить получше тела друг друга.

Меньше всего ему хочется мучать девушку, поэтому он входит в нее одним движением, останавливается, давая привыкнуть к ощущению "инородного предмета". "Предмет", к слову, обладай бы голосом, выл бы сейчас как голодный зверь и посылал хозяина матом, но неужели он до такой степени подонок, что ему плевать на Есенью?

Не двигаться было подобно смерти, Злат сцепил зубы, успокаивая дыхание, которое было таким, будто он бегал на длинные дистанции.

— Весюшка, ты как? — разумеется, умом и оригинальностью вопрос не блистал, но что вы хотите от мужчины, который держится на чистом адреналине, чтобы не взирая на возможную боль партнерши плюнуть и наконец расслабиться?

Все было ровно так, как должно. Мечтала ли она о чем-то подобном? О столь нежных касаниях, о поцелуях столь чувственных, о той буре эмоций, что разбудит в ней его близость? Не мечтала она о таком. Супружескую жизнь не принято было обсуждать. Все это было некой тайной за семью печатями. Чем-то запретным, порочным. Чем-то, что необходимо перетерпеть, потому что так нужно. Обязанность женщины перед мужчиной, ведущая к появлению детей. Сейчас же это было проявлением любви, доверия и возможностью, наконец, рассказать о собственных чувствах без слов. Она доверилась ему, не говоря более ничего, позволила просто вести ее. И мыслей не было теперь о том, чтобы передумать.

Ощутив его в себе, Есенья замерла. Говорили, что это больно, что молчать надобно, но никакой боли девушка не ощутила. Только жар, что скручивался сейчас внизу живота, выламывая душу в жгучем желании большего.

Она подняла взгляд, утопая в его обеспокоенном взгляде, растворяясь от нежности и тревоги, что сейчас бушевали в нем. Под ее ладонями, что лежали сейчас на его лопатках, ощущалось напряжение будто стальных сейчас мышц, сам он весь словно застыл, не двигаясь, позволяя ей… привыкнуть? Но ей хотелось движения. Потянулась к любимым губам, интуитивно поднимая ноги выше и обхватывая Злата за поясницу. И двинулась сама, от чего он проник ещё глубже. Ее заполнило изнутри до предела. До сиплого вздоха прямо в губы. Разрешение. Дозволение. Просьба… (ред.)

Змей улыбнулся уже привычной, чуть хищной улыбкой, тихо застонал, когда эта невозможная женщина сплавила его желание быть более нежным, словно воск. Как говорится, «кто не спрятался, я не виноват», она и так долго дразнила его сперва тем, что видел в саркофаге в белых сапогах он свадьбу и все, что к ней относилось, а потом осознанием того, что лучший друг вполне может в нее влюбиться. Да кто, черт возьми, не может?! Он и сам ощущал в душе что-то странное, пробивающее каменную кладку вокруг сердца, будто глупый, нежный трепетный росток тянется к солнцу, невзирая на обступившие его хмурые каменные джунгли. Желание тепла и самой жизни превозмогает суровое окружение, делает камень податливым…

Интересно, когда же его либидо уже успокоится и успокоится ли с таким горячим откликом молодой жены? Все разумные предостережения и мысли вымывались из головы стоило только ей потянуться к нему, коснуться. Охохо, выпустил он зря наружу страсть? Если они во дворец вернутся, то как ему приличным змеям в глаза смотреть при молодой жене, если только один взгляд способен щеки опалить и мысли увести далеко от дворцовых интриг, дел и вопросов. Как вообще соображать даже на уровне «дважды два — четыре» можно, если теперь эта ночь будет вставать перед глазами, мешая работе тому, что между ушами и давая силу тому, что между ногами. Как известно, тем, что между ногами, государственные дела не делаются, по крайней мере у него.

Злат выдохнул, будто не веря, оставил горячий поцелуй на девичьей шее и начал двигаться, чувствуя что от девичьих стонов фраза про крышу, которая едет не спеша к нему будет применима сейчас, но только наполовину: крыша уезжала стремительно, будто на ковре-самолете, помахивая на прощание кисточками на концах и напевая что-то веселенько-боевое. Впрочем, что во дворце, что тут можно силу своей страсти не сдерживать: тем стены каменные — тебя убивать будут не услышит никто, а тут если только только у крыс психологическая травма и раннее половое воспитание.

Как говаривала матушка, «мой Златушка — змей воспитанный», поэтому к пику удовольствия царевич привел сперва даму. К слову сказать, привел на секунду-две раньше, потому что сдерживать бушующее в груди пламя и не сойти с ума было больше невозможно.