Невеста призрака

И, испытав к девушке прилив удушающей нежности, он опустился рядом с ней на колени, обнял её, поцеловал в лоб. Изабель сжала его плечи, ткнулась носом в грудь, тяжело, часто дыша. От боли у неё на глазах выступили слёзы, она просила Эрика сказать, что он любит её. И он говорил, сопровождая каждое слово поцелуем.

Он не выпустил её из объятий, даже когда от боли девушка стиснула его так крепко, что у мужчины хрустнули кости. Не выпустил, когда она в перерывах между мучительными схватками плакала, прижавшись к нему.

Эрик потерял счёт времени. Он не помнил, как за окном стемнело, не заметил, что сменилась медсестра. Он ничего не видел, кроме Изабель, ничего не слышал, кроме её сдавленных криков.

И очнулся он лишь когда в палате раздался громкий, полный обиды на шлепнувшего его врача, плач младенца.

Эрик посмотрел на малютку. Маленький, весь розовый и такой невыносимо хрупкий, он жмурился, сжимал кулачки, пинал ножками воздух, заходясь в истошном крике.

Как это было немелодично.

И в то же время ничего прекраснее Эрик не слышал.

Он не шевелился, когда мальчика, такого недовольного и возмущённого, положили на грудь Изабель.

— Здравствуй, — тихо, слабо произнесла она, проведя кончиком пальца по носику младенца, его щекам, лбу.

Мальчик умолк, глядя на мать.

— Эрик, милый, — устало улыбнулась Изабель, — поприветствуешь своего сына?

— Моего…

Он так осторожно взял ребенка на руки, словно боялся по неосторожности сломать.

Какой же он маленький.

Какой хрупкий.

И от взгляда этих чистых голубых глаз, от недовольной морщинки на лбу, что-то в Эрике сломалось. Его выдержка, его стойкость и хладнокровие дали трещину, выплеснулись слезами из глаз. И сдержать их он не мог.

Как недостойно. Что скажет сын, узнав, что его отец разрыдался, впервые взяв его на руки?

Но сдержать себя Эрик не мог.

Стойкий к горю он оказался совершенно беспомощен, столкнувшись со счастьем.

Глава 35

— Эрик де Валуа III.

Это обращение от отца заставило мальчика похолодеть, замереть на месте и даже перестать дышать. Полным именем его называли нечасто, обычно ограничиваясь ласковым «Эри». Так было проще и для отца, и для сына: когда мама ругала их, было хотя бы понятно, кому из них можно было расслабиться.

Но когда был на взводе отец — пиши пропало. Придётся вкалывать на его уроках в десять раз усерднее, чем обычно.

— Пап?

— Почему Гаскон жалуется, что ты без конца срываешь репетиции?

Мальчик закатил глаза. Можно подумать, дядя Гаскон его останавливал. Он каждый раз хохотал до колик, если юный Эрик импровизировал, отчитывал новеньких певиц или, когда того не видел режиссёр, прыгал за орган и начинал играть.

Нужно же было развлекать себя хоть чем-то.

— Потому что ненавижу визгливых певиц, — проворчал Эрик. — И когда переигрывают ненавижу.

Отец выразительно приподнял бровь, смерив сына взглядом. Потом вздохнул. Потом успокоился.

— И кто же там переигрывает?

Отец зря задал этот вопрос. Мальчишку не просто так в классе прозвали занудой: он любил жаловаться, ворчать, вечно всех поправлял. Вот и сейчас он не мог сдержать негодования.

И, глядя на него, слушая бесконечный поток речей сына, отец, казалось, становился всё более недовольным.

А мама обычно радовалась его ворчанию, тыкала отца локтем в бок и что-то говорила про гены.

— Так, ладно, — оборвал мальчишку Эрик, подняв раскрытую ладонь. — Я тебя понял. Репетируешь с матерью.

— Но, пап! Мне не нравится её труппа! Этот придурок Жиль вечно надо мной смеётся!

— Во-первых, не выражайся. Во-вторых, у этого придурка опыта больше, чем тебе лет. И как бы сильно он мне ни был отвратителен, но с ним ты хотя бы можешь работать.

Мальчик закатил глаза.

— А теперь собирайся. Вечером мы с твоей матерью открываем блок «Люцифера».

— Ну хоть не «Терезу Ракен».

— Эрик де Валуа III!

Но мальчик сбежал из подвала, в котором отец обустроил свой кабинет.

Честно говоря, его всегда удивляло, почему отец и мать не могли работать в одном кабинете. Он занял подвал, а она — чердак — те места в доме, где было бы неплохо обустроить себе спальню…

Собираться, значит. Юный Эрик взглянул на себя в зеркало, ладонью уложил назад чёрные волосы, состроил рожу, пародируя отца, потом сам себе подмигнул.

Все говорили, что он был копией отца. Неправда. У юного Эрика не было такого же крутого шрама!

Что ж… снова в театр. Хорошо хоть в качестве зрителя. Диваны в пятой ложе мягкие, уютные, на них можно сидеть и болтать ногами.

А ещё нужно сообщить няне, горничным, дворецкому, чтобы помогли собраться младшим. Сестёр у Эрика было три, из которых две близняшки, а братьев — два. И, как однажды подслушал мальчик, мама вновь «была в ожидании, но это точно в последний раз».

В их доме всегда было шумно, суетно, в нём вечно кипела жизнь: то маленький Эрик подерётся с кем-нибудь из младших, то отец начнёт петь романсы, то мама решит сыграть на пианино, то они оба захотят провести уроки музыки, то дядья Этьен и Гаскон нагрянут в гости. Мальчик не жаловался. В конце концов, другой жизни он не знал.

Войдя в свою комнату, он потянулся.